— Она не врала! — покачал головой Сергей. — И ничего не вымаливала, наоборот…
Отец даже не стал его слушать:
— Всё! Хватит болтовни! Эта гадина совершила преступление и будет за него повешена!
Отец был будто окружён аурой обжигающей ненависти, и Сергей даже отступил на шаг назад. Глядя в его пышущие гневом глаза, он с ужасом понял, что какие бы слова ни говорил в защиту пленницы, полковник не переменит своего решения.
И это значит… несчастной девушке осталось жить считаные минуты! Сергей сглотнул, словно это его, а не её собирались повесить. Отец смерил его долгим оценивающим взглядом и, видимо, остался недоволен, потому что промычал себе под нос что-то нечленораздельное, повернулся спиной и быстро зашагал к восточному краю платформы, где дружинники сооружали эшафот для предстоящей казни.
Девушка оказалась права: его разговор с отцом ничего не изменит. Сергей обещал спасти её, а она… Она в ответ рассмеялась ему в лицо, хотя не сомневалась, что её скоро казнят. Сергей живо представил, как жаждущие расправы палачи: Дрон или те же Ероха с Босым — его же собственные друзья — ворвутся в тюремную камеру, выволокут оттуда бедную девушку, а затем убьют под молчаливое одобрение наблюдающей за этим толпы. Его передёрнуло. Нет! Он никому не позволит издеваться над ней! И хотя ещё секунду назад Сергей не мог даже вообразить, как он покажется на глаза девушке, которую пообещал и не смог защитить, сейчас он решительно направился к камере.
Любитель дури куда-то подевался, а дверь камеры оказалась слегка приоткрыта. Нервно стучащее сердце Сергея пропустило очередной удар. Неужели он опоздал?! Но приготовления к казни ещё продолжаются, да и зрители только начали собираться! Охваченный волнением, он рванулся к двери. Изнутри доносился шум какой-то возни, но Сергей не обратил на это внимания. Резким рывком он распахнул железную дверь, проскрежетавшую в давно не смазанных ржавых петлях, и упёрся взглядом в открывшуюся перед ним безобразную картину.
Девушка лежала на полу и, отчаянно извиваясь, пыталась сбросить с себя навалившегося сверху Дрона, который с остервенением рвал на ней одежду. Она не кричала и не звала на помощь, видимо смирившись с мыслью, что ей уже никто и никогда не поможет. Дрон тоже молчал и лишь натужно сопел от возбуждения. А вокруг на стенах, в свете горящей керосиновой лампы, также молча, боролись их сцепившиеся тени. Борьба теней выглядела равной, но в схватке их обладателей грубая сила и животный инстинкт взяли верх. Дрон схватил девушку за волосы, резко встряхнул и ударил её головой об пол. Сергей увидел её исказившееся от боли лицо с разбитыми в кровь губами, а потом, когда Дрон сдвинулся в сторону, маленькую девичью грудь с красными следами от его пальцев, открывшуюся в прорехе разорванной майки.
Не соображая толком, что делает, Сергей бросился на Дрона и со всей силы врезал ему кулаком промеж лопаток. Хватка Дрона сразу ослабла. Он выпустил голову девушки и попытался обернуться, но Сергей не позволил ему этого сделать. Схватив Дрона за шиворот, он оторвал его от распластанной на полу девушки и вышвырнул из камеры наружу.
— Ты что, офонарел?! — бешено взревел Дрон.
— Вон! Вон вали, тварь! — тяжело дыша, заорал Сергей. — Иначе отец об этом узнает, понял?!
Он сказал это в запале, но угроза подействовала — Дрон поднялся на ноги, не помышляя о драке. Он жадно глянул на лишившуюся чувств девушку, лежащую на полу сломанной куклой, потом поднял глаза на Сергея.
— Ну-ну, Серж. Я тебе это ещё припомню. Пожалеешь, сопляк, — процедил он сквозь зубы.
— Иди отсюда! — прохрипел Сергей. — Уматывай!
Дрон тут же исчез, и он опустился на колени возле девушки, которая постепенно начала приходить в себя. Она застонала, потом открыла глаза и посмотрела на него, сначала испуганно и настороженно, но через секунду морщины на её лбу разгладились, а взгляд потеплел.
— Спасибо. Ты… не такой… Ты другой…
Разбитые губы мешали ей говорить. Она поморщилась и вытерла кровь, выступившую в уголке рта. Не в силах вынести её взгляда, Сергей поспешно отвернулся. В горле застрял ком.
— Не за что меня благодарить. Я ничего не смог для тебя сделать, — через силу выдавил из себя он.
— Я знаю: меня повесят, — с поразительной лёгкостью закончила за него она. — Мне уже сообщил твой друг.
— Он мне больше не друг!
— Пожалуй, — согласилась она. — Вижу, у тебя из-за меня одни проблемы.
Тон, каким были произнесены эти слова, привёл Сергея в замешательство. Но когда он снова взглянул в лицо девушке, удивился ещё больше — она улыбалась.
— А ты… — Сергей не нашёлся, что сказать. — Ты ненормальная.
Она пожала плечами:
— А по-моему, это ты ненормальный, раз заступаешься за воровку.
Сергей нахмурился, но этим только вызвал у девушки новую улыбку.
— Ну, повесят и повесят, тебе-то какое дело?
— Как ты можешь так говорить?! — Сергей вскочил на ноги и нервно заходил по камере. — Это же неправильно! Несправедливо! Ты должна жить!
Девушка завозилась на полу, приподнялась на локте и села, навалившись спиной на сколоченные нары.
— Скажи, — что-то в её тоне заставило Сергея остановиться, — а перед этим меня будут пытать?
— Нет.
«Мы не пытаем пленных», — хотел добавить Сергей, но, увидев разорванную футболку пленницы, живо вспомнил, что только что пытался сделать с девушкой Дрон, и закончил фразу уже по-другому:
— Отец этого не допустит.
Девушка сразу повеселела, словно, кроме того, будут ли её пытать перед казнью или нет, её больше ничто не беспокоило.
— Не кисни, — сказала она и… Сергею это показалось, или она действительно подмигнула ему. — Да о такой лёгкой и быстрой смерти можно только мечтать.
— По-твоему, задохнуться в петле — это лёгкая смерть?!
Она задумалась, словно действительно пыталась представить, каково это, и вдруг сказала:
— Знаешь, я ведь очень боюсь боли. Всегда боялась, а после того раза, когда меня те четверо в туннеле, особенно… Однажды я оказалась среди зрителей на казни своей напарницы. Её четвертовали на одной из станций. Мы пробрались туда вдвоём, и она попалась, а я нет. Она не была моей подругой, но даже под пытками не выдала меня, иначе бы меня тоже схватили. И вот я стояла в собравшейся на казнь толпе и смотрела, как её убивали. Палач привязал её голую к двум сбитым крест-накрест шпалам и начал рубить широким мясницким топором, а я смотрела на это и думала только о том, чтобы не оказаться на её месте. Сначала руку — сразу, потом ногу — с двух ударов, потому что в первый раз топор застрял в кости… Палач выковыривал топор из мяса, а вокруг кричали: «Руби! Руби!»… И я тоже кричала, потому что боялась, что, если не буду кричать, все сразу поймут, кто я такая, и меня тоже разрубят на куски.
