— Как ты?! Можешь дышать?! — Он приподнял её голову, пытаясь заглянуть в закатившиеся глаза.
Она его не поняла и, похоже, даже не услышала. Сначала тяжело закашлялась, а потом её стошнило.
Рядом с Сергеем неожиданно оказался отец. Хотя, может быть, он уже давно стоял рядом, только Сергей не замечал его. Дрон, напротив, куда-то скрылся. Сергей поднял на отца гневный взгляд.
— Ты видел?! Дрон пытался убить её, несмотря на твой приказ!
Отец покачал головой.
— Что за чушь! Он просто не расслышал…
— Ты же ясно сказал: «Остановить казнь»! Что тут можно не понять?! — воскликнул Сергей, но отец перебил его.
— Хватит об этом! — нахмурился полковник. Он наклонился к девушке и прорычал: — Ты можешь вскрыть запертый сейф?
— Дай ей прийти в себя! — попросил Сергей.
Но отец поступил иначе. Нагнувшись к девушке, он отвесил ей несколько хлёстких пощёчин. Как ни странно, это подействовало — она открыла глаза, сначала посмотрела на отца, потом перевела удивлённый взгляд на Сергея.
— Ты можешь говорить? — спросил он, а сам подал немой знак: молчи!
Но воровка поступила по-своему: кивнула и прохрипела передавленным горлом:
— Могу.
Касарин-старший, похоже, и не сомневался в таком ответе.
— Нам необходим станционный журнал, который находится в личном сейфе коменданта на Маршальской, — сказал он. — Если ты сможешь добыть его из сейфа и принесёшь сюда, тебя помилуют.
— А если нет, снова повесят? — с усмешкой переспросила она. Даже чудом избежав смерти, она продолжала шутить. — Смогу.
— Только… — Она взглянула на свою загаженную и разорванную майку, брезгливо поморщилась и добавила: — Дайте умыться и какую-нибудь одежду.
Отец согласно кивнул и, глядя ей в глаза, сурово сказал:
— И не надейся сбежать. Я тебя одну не отпущу.
Он перевёл взгляд на обступивших место казни бойцов станционной дружины. Сергей понял, что это его шанс, и, пока отец не успел назначить провожатого, выступил вперёд.
— Я прослежу за ней.
— Нет, — отрезал отец, даже не взглянув на него. Он остановил взгляд на Глебе-Стилете, на счету которого было два заколотых в рукопашной упыря. — Отправишься с ней на Маршальскую — проследишь, чтобы не сбежала.
К удивлению Сергея, Глеб промолчал. Отца это тоже удивило.
— Стилет, приказ ясен?! — повысив голос, спросил он.
Глеб тяжело вздохнул, но так и не успел ответить, потому что из толпы внезапно выскочила его жена — скандальная женщина, которую многие на станции недолюбливали, а некоторые и побаивались.
— А чего это наши мужья должны ради вас рисковать?! — завизжала она. — Сынка-то своего пожалели! А наши мужики, значит, пусть пропадают! Их не жалко!
— Да, дело опасное… — не стал спорить отец.
Но женщина даже не стала его слушать.
— А я вот прямо к коменданту пойду! Он вашего самоуправства не допустит!
У неё за спиной раздались возмущенные возгласы — похоже, у Савельевой нашлись последователи. Дело принимало опасный поворот. Лишённая возможности расправиться с одной жертвой, толпа вполне могла выбрать себе другую. Погасить вспыхнувшие страсти можно было только одним способом — немедленно снять повод для склоки.
Сергей шагнул к отцу, заслонив его спиной от кричащей и размахивающей руками Савельевой.
— Товарищ полковник, если нет других добровольцев, разрешите сопроводить арестованную до Маршальской?
Несколько секунд они оба пристально смотрели в глаза друг другу. Сергею было жаль отца, которого он своим официальным обращением поставил в безвыходную ситуацию, но только так можно было спасти приговорённую к смерти девушку. И отец, в конце концов, сдался.
— Разрешаю, — глухо прозвучал его голос в наступившей на платформе тишине.
Когда последний сигнальный костёр западного блокпоста остался за поворотом туннеля, Сергей, наконец, решился спросить:
— Как себя чувствуешь?
На станции им ни разу не удалось остаться наедине — рядом постоянно кто-то вертелся, и он так и не осмелился поговорить с девушкой откровенно. Сначала её, по настоянию Сергея и с молчаливого разрешения его отца, отвели в госпитальную палатку, где её осмотрел молодой дежурный врач, всё медицинское образование которого ограничивалось прочтением лекарственного справочника да двух учебников по медицине, найденных сталкерами на поверхности. Результатом этого двухминутного осмотра стал вынесенный врачом вердикт о том, что «пациентка жить будет». Да ещё то, что он смазал спиртовой настойкой подорожника (пожалел добытый на поверхности драгоценный йод) ссадины от верёвки у неё на шее. Синяки и разбитые губы он вообще не стал принимать в расчёт, посчитав и то, и другое мелочью. Впрочем, так оно и было, если разобраться.
Пока шёл медосмотр, отец принёс комплект сталкерского снаряжения: прорезиненный комбинезон, высокие ботинки и противогаз. Точнее, два комплекта: один бросил на пол перед девушкой, а второй отдал Сергею. Она развернула комбинезон, внутри которого оказалась ещё и старая отцовская майка, молча осмотрела то и другое и тут же, без всякого стеснения, начала переодеваться. Сергей надеялся, что мужчины на это время выйдут из палатки, но никто из них даже не подумал этого сделать. Правда, и врач, и отец смотрели на переодевающуюся девушку совершенно равнодушно, и только он стыдливо опускал глаза, когда видел её узкую спину с линией выпирающих позвонков, маленькие, задорно торчащие груди и голые ноги. Опускать — опускал, а всё-таки не отвернулся.
Когда девушка, наконец, облачилась в комбинезон, который оказался для неё безнадёжно велик — ей пришлось подвернуть рукава, а пояс туго затянуть армейским ремнём, отец швырнул ей выпотрошенный рюкзак и найденный там набор воровских отмычек.
— Держи. Это тебе пригодится.
Она ловко поймала на лету и то, и другое, проверила отмычки, сунула их в рюкзак и забросила его за спину.
— Я готова.
Сергея удивило её бесстрашие. Ах да! Она же не знает, что ждёт её на Маршальской…
Полковник Касарин смерил девушку долгим взглядом, потом повернулся к сыну.
— Пристрели её, если попытается сбежать, — сурово произнёс он, и вдруг его голос изменился. — И… возвращайся.
Отцовский взгляд напомнил Сергею, как смотрела на него мать, когда уходила в свой последний рейд. Сергею даже показалось, что отец хотел сказать не то, что произнёс, а совсем другое — то, что не касалось этой девушки, а предназначалось только ему, ему одному. И, отвечая на его невысказанную просьбу, сказал:
