Десять километров примерно на юго-запад. Я посмотрел в ту сторону — небо оставалось чистым, голубым.
— Я знаю, где мы укроемся, — сказал я. — Идемте.
Есть такие религии, которые считают, что весь мир — это сон. Сон бога, придумавшего мир. Твой собственный сон. Сон какого-то ничем не примечательного человека. Это, наверное, многое объясняет, если так думать, сны — они ведь всегда в чем-то ужасны. Даже красивый и добрый сон страшен тем, что приходится просыпаться.
Может быть, и впрямь это все — сон?
Мы быстрым шагом шли по бескрайнему бетонному полю, прочь от методично-жестоких псилонцев, от наших ребят, пытающихся противостоять им.
Во сне нельзя предать, ведь правда?
Или — если ты предал во сне, значит, давно уже готов к этому наяву?
А может быть, мне все это снится? И Эн Эйко с ее дерганым братцем, и атака псилонцев. Или хотя бы только атака? Сейчас я проснусь, и окажется, что гонщики проследовали дальше, никакого «Лоредана» нет и в помине, а мне надо покупать букетик цветов и идти к Ольге Ноновой свататься. Отец Виталий, наверное, так истолкует мой кошмарный сон, в котором немолодая учительница вдруг проявила себя героиней.
Нет. Это не так.
Все наяву.
Просто ожили древние страхи, воплотились в явь страшные сны.
Расплывчатые, неясные тени, которые так приятно было представить вечером, под одеялом, отложив книжку о Смутной войне, — они вернулись. Обрели плоть и кровь. И захотели нашей крови.
Неужели они не понимают, что прошло почти две сотни лет, что сейчас — мир?
Не могут не понимать. Они умные, очень умные, псилонцы.
Значит, приказ, отданный сгинувшими давным-давно правителями, значит для них так много?
Или просто-напросто, увидев, что на планете по-прежнему земное поселение, они решили, что война была проиграна, а их раса уничтожена подобно сакрасам? И пошли в последний, беспощадный бой, желая если не победить, так хотя бы дорого отдать свою жизнь?
Тени. Тени из прошлого. Зажги тысячу лампад, уставь свечами храм, выйди под солнце — они все равно приползут. Из победоносной войны, из овеянных легендами подвигов. Как там звали пилота, протаранившего «Лоредан»? Уже и не помню. Подвиг остался в скупых строках военных архивов. А жертвы его подвига — приползли по месту назначения, чтобы достойно погибнуть.
Они ведь обречены. И не могут этого не понимать.
Но когда ты лишь тень — тебе уже не больно.
— Алексей?
Я покосился на Артема. Мальчик шел рядом со мной, его сестра — чуть впереди.
— Да?
— Ты здесь всю жизнь прожил?
— Угу.
Наверное, хочет сказать, как это скучно. Что ж, я и сам понимаю.
— И никуда не приходилось улетать?
— Нет.
Он как-то хмуро улыбнулся.
— Я тебе завидую.
— Чего?
— Когда-то я мечтал путешествовать. Потом перестал.
— Почему?
Артем пожал плечами:
— Да потому что у всех путешествий бывает конец.
— А у тебя проблемы, верно? — осторожно спросил я.
— Еще какие.
Теперь он больше не выглядел замкнутым. Скорее — обреченным. Будто делал что-то по инерции, потому что надо, ни удовольствия не получая, ни на удачу не надеясь. Так можно писать контрольную, зная, что все равно не сдашь.
— Ты не переживай, — сказал я. — Уверен, выпутаетесь. Сейчас затаимся, потом вы с Эн улетите.
Улыбка у него была хорошая. Только он ни капельки мне не поверил.
— Не выйдет. Ты еще увидишь, правда.
Почему я его утешал?
Кто из нас сейчас больше нуждался в утешении? На моих глазах гибла наша маленькая община. Впереди не оставалось совсем ничего. И шансы выжить были такие смешные, что их даже сосчитать невозможно.
И все-таки мне хотелось утешать этого мальчишку, странного чужака, так неудачно попавшего в наш маленький тихий мирок. Будто за ним стояли свои тени и большая беда, чем горящая планета.
— Ты боишься умереть? — спросил я.
— Нет, что ты, — без всякой рисовки ответил Артем. — Ни капельки. Ой, кто это?
Эн, идущая впереди, остановилась, в ее руке тускло блеснул металл. Я кинулся вперед, схватил ее за кисть, закричал:
— Стой! Не вздумай! Это абори!
Как это произошло, я и не заметил — только ее руки уже не было в моей. Девочка презрительно посмотрела на меня:
— И что с того? Я знаю, они потенциально опасны.
Абори лениво шел нам навстречу. Чихая, сморкаясь, отплевываясь комочками слизи. Среднего возраста, пожалуй. Вздумалось же ему побродить.
— Мир и любовь! — крикнул я.
— Он опасен! — упрямо сказала Эн.
— Ты не представляешь насколько! — рявкнул я. — Эн, эти существа излучают направленные микроволновые пучки. Это первое. Они имеют телепатический контакт друг с другом. Это второе. Они эмпаты и жестоко мстят за гибель любого из собратьев. Убьют и тебя, и всех, кто тебе дорог. Это — третье.
Эн глянула на Артема. Заколебалась.
— А если его не трогать?
— Тогда все будет нормально. Они не агрессивны. Им ничего от нас не надо, понимаешь? Ничего!
Абори приблизился. Зачавкал, набирая воздух, потом прогнусавил:
— Мир и любовь.
Взяв Эн за руку, я стал осторожно обходить абори по кругу. Артем шел рядом, держась так, чтобы мы прикрывали его от туземца.
— Мир и любовь. — повторил абори. Запустил руку в складки плоти, поковырялся. И шагнул в нашу сторону.
Диаметром жемчужина была сантиметра три. Не меньше «Плазменного Цветка». Но вдобавок она имела огненно-алую окраску, что само по себе чудовищная редкость.
Абори терпеливо ждал.
Моя рука сама поползла к резервной фляге. И застыла.
Сколько нам придется просидеть в бункере? Пару часов? Сутки? Двое суток? У Эн и Артема воды нет вообще. Найдется ли в бункере неприкосновенный запас — бог весть.
— Знаешь, дружок, не до того, — сказал я. Развел руками. И мы двинулись дальше.
Абори не удивился — они нечему не удивляются. Потоптался на месте и двинулся следом.
— Это ведь ваш экспортный продукт? — спросил Артем.
— Да, единственный, — подтвердил я.
— И этот шарик должен дорого стоить? Почему ты его не взял?
— Его надо менять на воду.
— У тебя же есть фляжка.
— Деньги нельзя пить, Артем.
— Логично, — легко согласился он.
Разрыв между нами и туземцем постепенно увеличивался. Но он не унывал — шел следом, покачиваясь, почесываясь, издавая невнятные булькающие звуки. Эн явно нервничала, поминутно оглядывалась.
— Не бойся, он не тронет, — сказал я.
— Я не боюсь за себя, — отрезала девочка.
— Укроемся в бункере, он побродит, да и уйдет, — пообещал я. — Повезло, что псилонцы не знают про точку «дельта».
