Мичи перестал улыбаться и задумался.
— Так... я зашёл в зал, увидел трёх Алхимиков и большой трон... красивый такой... хм... потом меня попросили сесть на него...ну я сел... — Он нахмурился ещё сильнее и добавил: — А дальше... дальше не помню.
От его слов мурашки пронеслись по спине.
Воцарилась тревожная тишина, и в этой тишине мы услышали, как еле заметно зашипел регистрационный фонарь над дверью.
Цвет с белого снова сменился на зелёный.
Все, как один, уставились на фонарь, лишь Мичи продолжал смотреть в пол, хмуриться и вспоминать, что с ним было.
— Кто следующий? — шёпотом спросила Мидори.
Идти в зал она больше не хотела.
Я переглянулся с Горо, вспотевшим как после пробежки, и ответил:
— Ладно, теперь моя очередь...
Книга 2. Эпизод 7.
Распахнув двери, я шагнул в зал, где меня ждала Комиссия.
Правда, сразу же замер у порога.
Это было помещение с колоннами площадью с футбольное поле, не меньше. Так, по крайней мере, показалось мне вначале, но стоило моргнуть, как зал стал обычным. Огромным, но всё же не настолько просторным.
Ветер пахнул в лицо, принеся запахи медикаментов, как в больнице. Так пахло в палате у матери, когда я навещал её.
«Не выспался», — мелькнула мысль: так я себя успокоил.
За спиной глухо щёлкнул замок, а впереди, у противоположной стены, одновременно подняли головы три человека, уже преклонного возраста: двое мужчин и женщина.
Они среагировали на щелчок замка, как по команде.
На голове каждого Алхимика возвышалась серая шапочка цилиндрической формы с гербом Академии, а до плеч свисали белые прямые волосы — явно парики. Члены Комиссии сидели за отдельными столами, на каждом из которых лежало по молотку с деревянной битой, и стояло по алхимическому аппарату.
На первом столе слева мерцал куб, сооружённый из прозрачных трубок, витой проволоки и мелких лампочек.
Устройством управлял седобородый старик. К его столу крепилась табличка с именем и регалиями:
«Доктор алхимических наук, профессор, глава кафедры Энерго-Алхимии, элитарий Вениамин Алмазов».
За вторым столом сидел ещё один мужчина, худой, маленький и смуглокожий, с пышными усами, чёрными, как смоль. Скорее всего, крашенными — похоже, даже такие статусные Алхимики балуются красящими веществами.
Табличка на его столе значила:
«Доктор алхимических наук, профессор, глава кафедры Естественной Алхимии, элитарий Сафир Салиман».
Он управлял аппаратом в виде шарообразного стеклянного сосуда с носиком у основания и воронкой сверху. Внутри сосуда слоями располагались фильтры.
За третьим столом сидела женщина — дряхлая старушка в очках с синими стёклами, настолько толстыми, что её глаза казались крошечными, будто провалились вглубь черепа.
Перед ней стояла железная пирамида, на вершине которой качалась стрелка маятника с горящим глазом.
Я быстро прочитал текст на табличке:
«Доктор алхимических наук, профессор, глава кафедры Сверхъестественной Алхимии, элитарий Бронислава Паук».
Наверное, Мичи повезло, что он не помнил этих Алхимиков — они и их аппараты внушали опасение, будто сейчас меня будут резать, жечь горелкой, пропускать через трубки и плавить в колбах, а потом рассматривать под микроскопом мои останки.
Мне бы тоже не хотелось этого помнить.
В гробовой тишине я проследовал к столам, перед которыми стояло большое кресло. Видимо, его Мичи и назвал троном. И тут я был с ним согласен: остроконечная спинка кресла была инкрустирована сотнями крупных кристаллов, подлокотники украшали золотые вставки с изображением соляных знаков.
Всё это было красиво, но я всё же надеялся, что эффект у него, не как у электрического стула.
— Присаживайтесь, ученик. Положите руки на подлокотники. Больше от вас ничего не требуется, — приветливым голосом произнёс элитарий Салиман, тот, что сидел за средним столом со стеклянным шаром-сосудом. — Вам понятны мои слова?
Я кивнул.
— Да, господин Салиман.
Тот поморщился. Его чёрные усы шевельнулись, как живые.
— Впредь называйте меня «элитарий Салиман». В крайнем случае — профессор.
Я снова кивнул и молча прошёл к трону, буквально заставив себя на него сесть, будто ложился на операционный стол.
— Процедура займёт несколько минут, — сообщила женщина-Алхимик по фамилии Паук.
Несмотря на возраст и субтильное тело, голос у старушки был громкий и властный.
— Мы измерим ваши показатели по числу магического резерва, — добавила она, внимательно оглядев меня через синие стёкла очков. — Активное число и, по возможности, пассивное, чтобы узнать ваш будущий потенциал. Вам понятны мои слова?
— Да, элитарий Паук, — ответил я, всё больше волнуясь: ничего не мог с собой поделать.
Слово взял третий Алхимик, высокий старик с седой бородкой, элитарий Алмазов.
— Эти показатели важны при использовании магии, ученик, — сказал он. — Как только вы получите начальный ранг по своей Линии, то будете постоянно контролировать трату своих магических сил, а также восполнять её. Сейчас всё это происходит стихийно. Но благодаря тренировкам и учёбе, ваше активное число резерва будет повышаться, пока вы не достигнете нового ранга. Это называется «числовой прорыв». У каждого ранга есть своё число прорыва. Оно едино для всех магов нашего мира. Наземных, подземных, воздушных и морских. Для всех. Вам понятны мои слова?
Я снова кивнул.
— Да, элитарий Алмазов.
— Тогда начнём. Не волнуйтесь. Умрёте вы совсем ненадолго.
Мне показалось, что эхо исказило слова старика.
— Что, простите?
Меня будто никто не услышал, хотя все три Алхимика продолжали смотреть прямо мне в глаза.
Я попытался встать, но не смог даже шевельнуться: ноги будто приросли к полу, руки приковало к подлокотникам. Да я даже задницей по сиденью поёрзать не смог! Замер на троне, как статуя в бронзе!
Через секунду подлокотники нагрелись.
А ещё через секунду запястья кольнуло, и я начал погружаться в сон... или не сон.
В затухающем сознании крутились слова элитария Алмазова: «Не волнуйтесь. Умрёте вы совсем ненадолго».
А потом мозг вспомнил и фразу Галея: «Такую процедуру проходят все претенденты на обучение. И никто пока не умер... Да уж, вот это каламбур».
И правда, каламбур, мать его...
***
Не знаю, что ощущают люди во время смерти, но я ощутил покой и невесомость.
Совсем недолгую. Всего мгновение пустоты.
А потом сознание выдало череду картин, звуки, запахи — кашу из последних событий. Плеск лечебного озера, першение в горле от надсадного кашля, боль от удара кнутом по спине, вспышки красных глаз чароитов, дым Котлованов, смех Мичи, взрывы бомб, хрип умирающего ниуда, крики Мидори, скрежет гнущихся стен верхолёта, тёплые губы Джанко и длинное «к-х-х-х-х...» Бажена Орлова.
И всё это постоянно прерывалось словами Галея:
— Да уж, вот это каламбур... вот это каламбур... каламбур...
А потом смешивалось с хохотком Горо:
— Ты всегда в шубе купаешься, снежный мальчик?
Последними я увидел своих родителей.
Сначала была мама.
Я стоял у её больничной койки, смотрел на бледное исхудавшее лицо и поредевшие волосы. Вокруг снова пахло медикаментами. И тут вдруг мама резко села, очнувшись от комы, подняла голову и открыла глаза... злые и красные, как у чароитов.
Не успел я ужаснуться, как видение сменилось другим.
Там был отец.
Он стоял один, раненый, посреди чёрной земли Котлованов, смотрел на небо и шептал моё имя, будто просил о помощи. Из его живота торчал нож, по рубашке текла кровь.
Моё сердце заколотилось, как бешеное.
Мне до боли в глотке захотелось окликнуть отца, позвать его, сказать, что я здесь, что иду на помощь, но я даже глаза открыть не смог, зато услышал далёкие голоса:
— ...вы же сами видели его астральное тело... ошибки быть не может... у него не случится ни одного числового прорыва, вот увидите... его сила скованна, он не сможет её освободить...
