Андрей посмотрел на обезглавленное тело Иосифа Самуиловича, которое все еще ходило по комнате, шаря в воздухе растопыренными пальцами, потом согнулся пополам, и его вырвало.
На улице было тепло и солнечно. Андрей и Владимир Иванович сидели на металлической лавочке автобусной остановки. Неподалеку три рабочих-узбека в оранжевых жилетах чинили полотно дороги.
Несмотря на теплую погоду, Андрей, обхватив себя руками за плечи, дрожал и никак не мог согреться.
Все это было похоже на бред. Но это не было бредом. Чигур сидел перед ним – реальный, крепко сбитый, попахивающий потом. А на рукаве плаща у него темнело пятнышко засохшей крови, и Андрей никак не мог заставить себя отвести от этого пятнышка взгляд.
Чигур, поморщившись от боли в обмороженной руке, вытащил из кармана портсигар, вынул пару леденцов и зашвырнул в рот. Хрустнул ими, посмотрел на Вершинина и усмехнулся:
– Как ты, студент? Пришел в себя?
Андрей покосился на него и, трясясь от холода, процедил сквозь зубы:
– У меня на глазах вы отрезали человеку голову. И эта голова разговаривала со мной. Как я, по-вашему, должен себя чувствовать?
– Да, – проговорил Чигур, – к этому не так просто привыкнуть. Но насчет говорящей головы не парься. Это остаточный рефлекс. После того как отрубишь голову стригою, она еще секунд десять может болтать и кусаться. Тебе еще повезло, что она не попыталась тебя цапнуть.
– И что было бы, если бы она меня цапнула?
– Ничего хорошего. Кровь стригоя ядовита для человека. Однако на каждого действует по-разному. Тут все зависит от индивидуальной переносимости. Но в основном те, кого кусают стригои, становятся обращенными.
– Стригоями? – уточнил Андрей.
Чигур мотнул головой:
– Да нет. Говорю же – обращенными. Это что-то вроде тяжелой болезни. Малокровие, светобоязнь, патологические изменения внутренних органов… Ну и прочие прелести, о которых даже не хочется говорить.
– Это излечимо? – поинтересовался Вершинин.
– На ранней стадии – да. Но ранняя стадия длится всего пару часов. Ладно, студент, пора заканчивать эту историю.
Чигур достал из кармана мобильник. Андрей нахмурился.
– Опять отрицательный мнемоштрих? – с опаской спросил он.
Регистратор не ответил. Андрей сглотнул слюну и уточнил севшим от волнения голосом:
– Когда сработает вспышка, я все забуду, верно?
– Не все, – спокойно возразил Владимир Иванович. – А только то, что связано со мной и тварями, которых ты видел. Прежде чем я тебя сфотографирую, давай уладим формальности.
– Какие?
Чигур прищурился:
– Сынок, перстень Бафомета все еще у тебя. Подари мне его.
Андрей молчал, хмуря лоб и разглядывая пятно грязи на своей коленке.
– Давай скорей, – поторопил его Владимир Иванович. – Я тебя сфотографирую, и мы больше никогда не увидимся. Ты заживешь прежней жизнью, и все будет тип-топ.
– А если я не хочу жить прежней жизнью?
– Чего?
– Что, если я не хочу жить прежней жизнью? – повторил Андрей.
Владимир Иванович хмуро усмехнулся:
– Боюсь, у тебя нет выбора, парень.
Вершинин несколько секунд размышлял, затем сказал:
– Ладно, пусть будет по-вашему. Но сперва ответьте мне на несколько вопросов. Вы ведь все равно потом сотрете все из моей памяти, так что вам нечего терять.
Регистратор поскреб ногтями небритую щеку:
– Гм. Что ж, пожалуй, ты прав.
Затем покосился на Андрея и вдруг ударил его кулаком в лицо. Тот едва успел отшатнуться.
– Вы чего? – удивленно и обиженно воскликнул Вершинин.
Чигур посмотрел на скамейку, нахмурился и качнул головой:
– Да так, ничего. Скажи-ка, студент, ты когда-нибудь занимался боксом?
– Нет, – ответил Вершинин, опасливо поглядывая на Чигура. – А что?
– Перед тем как я тебя ударил, ты сидел на десять сантиметров ближе.
– И что с того?
Чигур поднял взгляд и посмотрел Андрею в глаза:
– Либо у тебя реакция, как у Кличко, либо…
– Либо что?
Владимир Иванович несколько секунд молчал, словно о чем-то раздумывая, потом вздохнул и сказал:
– Ладно, студент, даю тебе десять минут. Спрашивай – я буду отвечать. В конце концов, я тоже давно ни с кем не говорил откровенно, и для меня это будет чем-то вроде сеанса психотерапии.
– Что это был за альбинос? – спросил Андрей. – И как он превратился в пар?
– Это мороженщик, – просто ответил Чигур.
– Кто?
– Маг воды. Родом из Лагора. Он управляет водной стихией. Может простым прикосновением пальца сделать из лужи облако пара. А потом заморозить это облако, превратив в сверкающий шар льда. С тобой он собирался проделать что-то подобное, но ты оказался слишком ловок.
– Он хотел меня заморозить? – не поверил своим ушам Андрей.
– Тело человека на семьдесят процентов состоит из воды, если ты не знал. И прикоснись он к тебе – ты бы мгновенно превратился в глыбу льда.
– А почему он не превратил в эту глыбу вас?
– Потому что я регистратор и кое-что умею. Есть еще вопросы?
– Есть. – Андрей помолчал, посмотрел на проезжающие мимо машины, затем облизнул сухие губы и сказал: – Значит, Мандельштауб был не человек.
Владимир Иванович покачал головой:
– Нет. Я ведь уже говорил тебе, он был стригоем.
– Нечто среднее между вампиром и оборотнем?
– Да.
– И он… это делал?
– Что именно?
Вершинин секунду помедлил, а потом выговорил:
– Сосал из людей кровь?
Чигур усмехнулся и снова покачал головой:
– Нет. Он из «смирившихся».
– Как это?
– Женат, воспитывает дочерей. Два года назад открыл ломбард. Людей не убивал, да и кровь их не пил. По крайней мере, замечен в этом не был.
Андрей передернул плечами:
– А как же он… питался?
– Так же, как другие «смирившиеся». Слышал о донорском движении?
– Конечно. Я сам сдавал кровь. Мы всем курсом ходили.
– Всем курсом? – удивился Владимир Иванович. – Зачем?
Андрей слегка покраснел.
– Чтобы не писать на контрольную по христианской апологистике, – нехотя признался он. – За то, что мы сдали кровь, препод нам всем поставил четверки автоматом.
– Ясно. А ты в курсе, что настоящими основателями донорского движения были стригои?
– Как это?
– А вот так. Им надоело обхаживать скотобойни, вот они и придумали всю эту бодягу с донорской кровью. Люди сдают кровь и считают себя героями, стригои пьют донорскую кровь и не трогают людей. В итоге – все довольны.
– И что, вся донорская кровь уходит стригоям?
– Нет, конечно. Ну, то есть сперва так и было. Но с каждым годом нажим со стороны контролирующих органов усиливается, и стригоям перепадает все меньше и меньше нашей кровушки.
