– Как же мне без руки-то? – едва ворочая отяжелевшим языком, произнес Игнат. – Я ведь плотник.
– Пожалейте! – поддакнул Касьян. – Пошто мальца калечить?
Навь молчала. Снежинки клочьями падали на их неподвижные фигуры, стекали вниз темными красноватыми ручейками, словно небесный сок смешивался с гарью и кровью страшных посланников небытия.
– Будь по-твоему, – согласился навий. – Если руки его ценнее… выкроите сами ремень из его спины… тогда отпустим…
– Господи, грехи наши… – охнул Касьян.
– То есть как это? – Игнат отступил, заморгал растерянно. Званка за его спиной захихикала, подула холодом на затылок, закружилась в снежной пелене.
– Вот нож, – в темной когтистой лапе навия блеснуло лезвие. – Режь… и отпустим…
– Да мы-то тут с какого бока, пан? – захныкал Касьян. – Не обучены мы этому! Рука не подымется!
– Иначе… – прошелестел навий, – спалим деревню… – Развернул нож рукоятью к Касьяну, ткнул ее в дрожащую ладонь мужика: – Режь!
Касьян сжал пальцы вокруг рукояти, его голова затряслась, как в припадке.
– Отец Небесный, – забормотал он, – прости нам грехи наши…
Запнулся, шагнул к Игнату:
– Прости и ты…
– Да вы что?! – закричал парень и начал отступать. Ноги увязали в сугробах, под одежду забрались ледяные вихри. – Дядя Касьян! Я ведь вам крышу крыл! Я ведь вас с детства знаю! Да разве можно так?
– Нельзя, Игнатушка, – плаксиво заговорил мужик. – Никак нельзя… Только нам-то что делать, грешным? Коли уговор такой…
Игнат уткнулся плечом в чьи-то подставленные руки, повернулся и увидел рядом перекошенное лицо егеря Мирона.
– Грешные мы, Игнатушка, – прохрипел он и рывком распахнул Игнатову парку. – А ты между нами праведник. Может, оттого тебя навь и присмотрела-то!
– Праведник ты, – эхом повторил Касьян, навалившись на парня сзади. – Добрая душа, чистая… а мы грешные, Игнатушка… Грешные. Грешные! Да только грешные, может, поболе твоего жить-то хотят!
С тяжким, болезненным треском разошлась ткань. Спину обожгло, будто укусом – это мертвая Званка обхватила его ледяными руками, поцеловала между лопаток.
«Вот ты и со мной теперь, – шепнул в уши бесплотный голос. – Со мной, и ныне, и присно, и во веки вечные…»
Вьюга пела.
И кололи снежные иглы.
И душа леденела.
Ты запрокинула голову ввысь.
Ты сказала: «Глядись, глядись,
Пока не забудешь
того, что любишь».
А. БлокКружится, кружится снежное веретено.
Белой нитью обматывает покореженные сосны, накидывает аркан на кладбищенские кресты, тянет разом, будто выдергивает больной зуб. Из земли вырастают могильные курганы, снег плотным саваном укрывает двух потерянных в тайге людей. Нет никаких дорог, никаких ориентиров – только неистово пляшущая, белоглазая вьюга. Хрустко ломаются ветки, их в щепы размалывают метельные жернова. И нет уже ни земли, ни неба. И никакого спасения тоже нет.
– Погибнем…
Страшное слово соскользнуло с губ, льдинкой пропало в белой кутерьме.
– Не говори так! – осиплый женский голос едва слышался в реве непогоды. – Не для того нас Господь помиловал, чтобы на страшную смерть обрекать!
Игнат попытался приоткрыть глаза. Ресницы отяжелели, склеились налипшим снегом. Инеем подернулись и брови, и волосы, и щетина вокруг рта. Но холода Игнат не чувствовал – тело опоясывал изнуряющий жар.
– Погибнем, Марьян, – повторил Игнат. – Одни мы…
Он заморгал, утер лицо дрожащей ладонью. В полумраке фигура девушки казалась темной, неживой, мокрые пряди выбивались из-под шерстяного платка.
– Да что ты заладил! – прикрикнула на него Марьяна. – Не для того я рубаху на бинты извела, чтоб погибнуть! – Она смахнула с лица налипшие волосы. – Не накликай лихо-то!
– Да что тут кликать, когда вокруг такая круговерть. Не замерзнем, так волки придут.
– Волки по норам попрятались, – сердито ответила Марьяна. – Ничего. Выдюжим.
Она остановилась, повернувшись к бьющему ветру спиной. Буран закручивал вокруг пушистые вихри, словно обмахивал песцовым хвостом. Игнат уткнулся в ее плечо носом, вдохнул запах овчинного тулупа. Ноги казались сделанными из поролона, подгибались под весом тела, ставшего тяжелым и неповоротливым.
– Плохо все, – прохрипел Игнат. – С пути сбились.
– Вот уж нет! – упрямо отозвалась Марьяна. – Сам говорил, зарубки к дороге выведут. А я только что их приметила. Да вот на той сосне!
Она мотнула головой, и отяжелевшая коса змеей обвила плечи. Игнат хотел проследить за ее жестом, но снежные хлопья назойливо лезли в глаза. Медленно переставляя ноги и увязая в снежных заносах, Игнат доковылял до ближайшей сосны, привалился плечом к ее шершавому боку.
– Плохо, Игнат? – в мельтешащей пелене всплыло встревоженное лицо Марьяны.
– Не знаю, – пробормотал он. – Не чую…
«Боженька любит юродивых да страдальцев», – вспомнились слова бабки Стеши.
Наверное, Игнат находился на особом счету у Всевышнего: когда лезвие ножа прочертило вдоль позвоночника первую борозду, Бог накрыл парнишку широкой ладонью, погрузив в милостивую тьму и беспамятство. Тогда Игнату привиделось, что он умер, а душа камнем рухнула в чистилище. И жидкое пламя плясало на его боках, обгладывая кожу и мышцы, полируя кости до ослепительного белого цвета, который всегда ассоциируется с зимой и смертью.
Потом Игнат очнулся и сквозь белесую мглу различил сгорбленную фигуру Марьяны – она сидела в сугробе подле него и дрожащими пальцами разрывала рубаху на полосы.
– Где… навь? – первым делом спросил тогда Игнат. – Ушла ли?
Распухший язык с трудом ворочался во рту. Услышав его голос, Марьяна вздрогнула, вскинула голову и вдруг заревела – негромко, но надрывно, сглатывая слезы и первые, медленно падающие с неба снежинки. Плакала Марьяна недолго, бормотала под нос, из чего Игнат мог понять только несколько слов вроде «слава богу», «живой» и «прости». Проревевшись, Марьяна снова стала серьезной и сосредоточенной.
– Сейчас, Игнатушка, – забормотала она, с прежним рвением домучивая рубаху. – Сейчас помогу тебе… да ты лежи, лежи! – прикрикнула она на попытку Игната подняться. Он подчинился. Руки дрожали, тело казалось чужим, отяжелевшим, будто кто-то медленно закачивал под кожу расплавленное олово.
– Помощь нужна, – прохрипел Игнат. – Где дядя Касьян?
– Где, где! – грубо передразнила девушка, и в ее голосе послышалась злоба. – Нету твоего Касьяна. Никого нету! Разбежались, как зайцы…
