— Вот такая она, моя Эльза, — гордо сказал Эрих, убирая фото. — Мы учились вместе, и я как-то не замечал, какая она — долго не замечал… — Немец быстро, но без стеснения поцеловал фото и убрал его. Потом слегка вызывающе посмотрел по сторонам.
— Он каждый раз боится, что будут смеяться, — шепнул Ласло Джеку. — Если тебе понравилась его Эльза, считай, что ты его друг.
Андрей, все это время ворошивший палочкой угли с краю костерка, вскинул голову.
— Эрих, а ты когда-нибудь был в музеях?
— Мм? Был, конечно. Мы даже в школе начали делать музей… только это теперь уже без меня…
— Лежат под стеклом снимки. Иногда — вот такие же девчонки. «Фотография такой-то, жены такого-то, убитого там-то…»
Эрих засмеялся и что-то сказал по-немецки. Потом добавил:
— Я не думаю об этом. Зачем? Если я буду жив, то фотка, может быть, окажется в музее с надписью: «Фотография фрау Эльзы Зильбер, жены мэра нашего города герра Эриха Зильбера, героя боев там-то и там-то».
Вокруг костра засмеялись — весело, открыто, искренне и так громко, что Иоганн проснулся и посмотрел на часы, после чего без единого слова опять уснул.
— Все может быть, — согласился Андрей. — Все может быть, все может статься — в трусах резинка оборваться… Кто знает, какими мы станем в будущем.
— Я знаю, — суховато сказал Дик. — Ты знаешь. Все знают, только боятся себе в этом признаться по старой и не нашей памяти… Ты вот что, Эндрю… спой-ка нам.
— И погромче, — добавил Ласло. — Пусть ублюдки слышат, что мы здесь. И их не ждем.
Андрей как ни в чем не бывало кивнул:
— Жаль, что гитара в лагере осталась!.. Ладно. Слушайте… — Он задумался, покусал костяшку пальца. Все притихли, подались ближе, а Андрей наконец рванул — резко, весело:
Неизбежен топоров
стук,
Если валят мужики
лес,
Неизбежно упадешь
вдруг,
Если телом на мечи
лез,
Но пока еще стоит
ствол,
Но пока не тяжек груз
плеч,
Ты идешь, как и раньше
шел,
Чтобы землю свою сберечь!
И тряхнул головой, улыбнулся — в свете костра блеснули зубы…
…Некоторое время все молчали, потом разом задвигались; Иоганн вдруг сказал:
— Здорово ты поешь, Эндрю. Спал — и то проснулся.
— Ну и нечего, — буркнул Андрей с легким смущением и принялся вновь ворошить угольки.
Джек оглянулся в темноту. И передернул плечами. Может быть, красные уже скрываются там, за кустами, у корней деревьев, в ночи? И готовятся стрелять… Где остальной взвод? А если не успеют? Что тогда?.. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он весело спросил:
— Товарищ сержант, а расскажите, как воевали со столбами?
— О-о-о… — Андрей откинулся на спину и, закрыв лицо шлемом, притворился убитым наповал. Иоганн посмотрел исподлобья на своих бойцов, делавших вид, что их тут нет.
— Уже растрепали, — обвиняюще произнес швейцарец. — Ну вы ублюдки, друзья мои.
— Да что ты ломаешься, как крекер? — глядя в сторону, сказала Елена. — Рассказывай.
— Ага. Народ хочет знать своих героев, — добавил из-под шлема Андрей.
— Он и растрепал, — с патетическим негодованием сказал Дик. — Это же упырь натуральный, у него ничего святого… я сам видел, как он на стене в Файране рисовал каббалистические знаки…
— Звезды, дурак! — фыркнул Андрей.
— Ладно вам! — Иоганн наконец засмеялся. — Слушай, Джек… Это год назад было, я как раз отхватил ланса. Бои были тяжелейшие, как раз начались… Нас отвели в тыл, там мне вручили приказ о присвоении. Я в штабе обмыл, а пили почти чистый спирт, только запивали водой… Короче, пошел я на своих в лагерь. Иду. Темно, конечно. Пьяный. В дым. И начинают мне попадаться на дороге какие-то парни. Стукнулся я лбом с одним — искры из глаз! Извинился, а он — ни слова. Четыре шага сделал — второй. Еще четыре — третий, да что ж такое! И хоть бы одна сволочь в ответ «извини» буркнула! Я, конечно, не машина, но меня тоже завести можно. А заглушить гораздо труднее. Треснулся я лбом в четвертого, но извиняться уже не стал — шагнул назад и влепил ему сплеча… Он и лег плашмя. Не пикнул. Пошел я дальше, вошел во вкус… Человек с дюжину покидал, все кулаки разбил, крепкий на ноги народ оказался, а мне тогда всего восемнадцать было…
— Сейчас на целый год больше, — вполголоса сказала Елена. — Старость подступает…
— Да ла-адно-о… — Иоганн покосился на нее. — Пришел я в блиндаж, рухнул на нижнюю койку. Ну, все, отрубился! Уже днем будит меня Мажняк — он тогда взводом командовал. И сразу наехал, как танк на ячейку: «Ты что, за ночь успел от нашивок устать?!» — «Да вы чего, товарищ лейтенант, — говорю, — ни в коем случае!» — «Тогда какого черта ты в дурь прешь?!» Я думал, он про выпивку. Начинаю виниться, даже в краже спирта повиниться успел… а его аж затрясло: «Да плевать мне на то, где, с кем и сколько ты выпил! Ты зачем двенадцать столбов полевого ограждения во второй линии повалил?! Делать нечего?! Саперы их только вкопали!» Я пошел… посмотрел… И правда — никаких парней, крепких на ногах. Лежит дюжина столбов. Каждый… — Иоганн соединил в кольцо большие и указательные пальцы. — Все вывернуты. А закопаны были на полметра, не меньше.
Смешно это не было. Джек покачал головой, посмотрел на кулаки швейцарца.
— Вы… ты… ты боксом не занимался?
— Немного, — кивнул швейцарец. — Меня отец драться учил. Он у меня офицер Айсонской школы.[48] И драться страшно не любит.
— Почему? — удивился Густав.
Швейцарец улыбнулся:
— Да потому что ему нельзя. Ну… как медведю драться с безоружным человеком нельзя. Я по сравнению с ним сопля, в маму, а вот близняшки наши младшие, похоже, в папу будут…
— Послушайте, как тихо, — вдруг сказала Елена.
Все прислушались. В самом деле — вокруг царила полная, гнетущая тишина. И правда, как перед грозой.
— Они здесь, — еле слышно произнес Иоганн. — Сидеть всем. Не рыпаться. Мы все равно уже на прицеле.
И честное слово, Джек ощутил пристальные взгляды из темноты. Они буравили сидящих у костра.
И это были не людские взгляды, когда на тебя смотрят, как на врага. И не звериные, когда на тебя смотрят, как на добычу. Это было нечто ужасное и противоестественное — взгляды чудовищ из ночного кошмара, для которых ты не просто враг и не просто добыча…
Враг был уверен, что поймал белых пришельцев в ловушку.
Ошибался ли невидимый враг? Или… ошибались лейтенант Фишер и Иоганн?
С шипением взмыла в низкое клубящееся небо и, свистя, распалась в небе на три огня белая ракета.
