Чертовски был прав Фуха. Ещё какая подляна. Великолепным первоходкой оказался Фуха. Чутьё, реакция — все дела. Но он слишком много говорит.
На Тополе был спецкостюм «орлан» с наборной кирасой. Плечами он пожал легко.
— Оставайся. Хозяин — барин.
— Андрей Олегович! — воззвал Фуха. — Ирка ведь вам…
— Сергей, не место и не время говорить об Ирине, — ответил Клубин сухо, суше не позволял внешний динамик. — Дискурс у нас простой. Мы на выходе. Ведущий — бог и Моисей едины. Сам ты не вернёшься. И вдвоём не вернёмся, без вожатого.
— Дискурс? Моисей? — путая ударения, переспросил Фуха, помолчал и на что-то, похоже, решился. — Ну дискурс так дискурс. Только ты, трекер Костя Уткин, идёшь первым.
— Первым идёт новичок, — возразил Тополь. — Между прочим, стоять на одном месте и болтать языком тоже опасно. В нас уже прицелились, считай.
— Мы вроде, сталкер, с тобой обо всём договорились, — с явной угрозой напомнил Фуха.
— Не отрицаю. Ничего не изменилось.
Фуха сдался.
— Ну ладно, — обещающе-безнадежно сказал он. — Ну командуй, что ли, бля. Сталкер.
— Берём багаж, Олегыч, — сказал Тополь. — Первый должен быть налегке. А ты, Фуха, братан, сними «калаша» с предохранителя. Запомни. Ты примерно минуту будешь на той стороне один. Всё, кроме нас с Олегычем, что движется, — враг. Огонь на поражение, тройниками. Но от точки выхода ни на шаг. Хоть там земля гори. Особо не бойся, спецкостюм тебе тесть выдал правильный, как родному. Не дёргайся, понятно? Всё будет путём.
— Понял, понял, — сказал Фуха. — А машина-то?
— А это уже не машина, — объяснил Тополь, защёлкивая замки рюкзака на плечах. — Это памятник нашему выходу. Готовы, Олегыч? Смотрите, режим маскировки на спецкостюмах не включите случайно. А то друг друга перестреляем. Ну а кровососу наша химическая невидимость — тьфу. Как в телевизоре.
— Я заблокировал, — сказал Клубин. — И себе, и ему.
— Тогда вперёд! — скомандовал Тополь. — Светофильтры! Смотреть под ноги! Не бздеть!
Они спустились к берегу.
К чести Фухи, в радугу он шагнул без колебаний. Сжавшись, пригнувшись, но не колеблясь. На радуге за ним остался кривой угольный рубец.
— Ждём, — сказал Тополь. — Ждём-ждём-ждём…
— Костик, он сейчас жив? — спросил Клубин, не оборачиваясь.
— В смысле? — удивился, как будто был нормальным, Тополь. — Вы решили, что я задумал сейчас вот зятька вашего Матушке слить?!
Клубин молчал.
Зачем, зачем настоящий человек Клубин взял с собой злого мальчика? Зачем он тогда меня вытащил? Не слишком ли сложно человек Клубин играет в подкидного дурака? И с кем он играет? Уж не со мной ли, старым ходилой? Какие мысли, однако, лезут в мою бедную пропадающую голову…
— Нет, Олегыч, подставы нет. Разбираться с ним — ваша забота. Меня он убивать не станет, поскольку уже понял, что один не выйдет. Убить вас в спину я ему не дам. Всё остальное — между вами.
— Справедливо, — сказал Клубин. — Так и надо.
— На счёт три, — сказал Тополь. — Приготовьтесь. Сейчас шрам стянет. И смотрите, кстати, как бы зятёк вас не принял на ствол. «Запсиховал», «не понял», всё такое.
— Да. Очень красивый спецэффект эта «радуга». В Матушку должны ходить художники, а не воры.
— Любой художник в Матушке в вора превратится… на счёт… — Шрам исчез полностью. — Раз, два… три! Пошёл!
Клубин пошёл.
Ни секунды не промедлил.
Шрам после него остался крупный. Тополь оглянулся на деревню. Обратной дорогой не возвращаются? Но можно было бы попробовать наконец. В конце концов кем это сказано, что обратной дороги нет… Закончить всё прямо сейчас, здесь и сейчас…
Шрам затягивало.
Глава 7
СУКИН СЫН РЯЗАНСКИЙ
Не gives a great big cry
And he can swallow up the ocean
With mighty tongue he catches flies
And the palm of his hand incredible size
One great big eye
Has to focus in your direction
Now the battle is won
Yeah yeah yeah
Come tonight
Come to the ogre site
Come to ogre battle fight
Queen
Рязанский объявился совсем недавно, меньше года назад, но за неполные двенадцать месяцев успел заработать репутацию гада классом повыше, чем даже исконное исчадье кровосос, не говоря уже о более современном голегроме — тираннозавре Зоны-Матушки.
Что и сказать, показал себя с хорошей стороны рязанский — рейтинг популярности его бил все рекорды. И блокбакстер, и бестселлер. Beastseller, как сказал бы любой писатель из какбе поталантливей.
Этимология устоявшихся названий гадов, аномалий или артефактов обычно проста. В случае с голегромом, например, имел место классический «брехучий телефончик». Кто-то успел крикнуть в микрофон за секунду до смерти — «Голем!», кто-то — «Гром!», кто-то выживший отметил вызывающую наготу гада, кто-то спьяну врущий скомбинировал слоги в посильную для заплетающегося языка структуру, а может быть, и наоборот; в общем, одно из созданий сумрачного гения Зоны окрестили голегромом, а он и не возражал, не приходило ему в башку. Чёрт возьми, да он вообще не знал, что его как-то зовут.
История же рязанского одновременно и проста, и не очень. И имя он получил не сразу, а по результатам научных исследований. Сначала его называли либо «цугар хед», либо «топтыга», часто с присовокуплением обидных эмоциональных прилагательных. Впрочем, тех людей можно понять: они гибли.
(Что представлял собой рязанский, так сказать, биологически, первым выяснил, конечно, Болотный. После знаменитой конференции — речь о которой ниже — он выдвинул предположение, а позже, изучив доставленные ему останки и лично понаблюдав за живой особью в естественной обстановке, своё предположение и обосновал, опубликовав в своём блоге работу «Особенности зообиологического объекта 564–134». Новый гад был грибом-мутантом. Для праздной публики самое интересное было, что данный гриб — существо млекопитающее и двуполое, и это был тот самый невероятный случай, когда интерес праздной публики в точности совпадал с интересом профессиональных микологов. Но здесь мы сексуальных обычаев, бытующих в Матушке, касаться не станем, хотя тема благодатна и рейтингоёмка. Для любого писателя мякотка самой писечки. Не говоря уже о практически любом журналисте. И — в виде исключения — о любом микологе.
Именно в статье Болотного «топтыга» («цугар хед») и был впервые назван «рязанским». Название прижилось мгновенно, как только русскоязычные сталкеры растолковали фишку коллегам-басурманам и прочей немчуре.)
Взрослый в спокойном состоянии рязанский как две капли воды походил на двухсполовинойметровую пулю от ПМ, обильно политую сверху сахарной глазурью и вывалянную затем в бабушкиной «ненужной» шкатулке с обрезками шёлковых и шерстяных ниток. Затылок пули, то есть основание гада, был его единственной ногой. Передвигался рязанский совершенно мультипликационно. Он вытягивался и заострялся до состояния «пуля от Калашникова» (четыре метра у клотика), затем, пружинисто сократившись, бросал своё основание вперёд (назад, вбок — по требованию) с колебанием длины одного «шага» от нуля до трёх метров. На любом конкурсе пинков, включая межпланетные, этот одноногий брал бы все призы: скорость он развивал до тридцати километров, степени свободы его были безбрежны. Обзор — верхняя полусфера, ибо главным украшением гаду служили глаза.
