Педофилия. Париж был свободным городом — и потому педофилия каралась не так как в Германии — от пятнадцати лет до смертной казни. Клубы для педофилов во Франции тоже были, они маскировались под сиротские приюты, детские модельные агентства, скаутские лагеря. Если в кармане были деньги, немалые деньги — то можно было заказать себе даже годовалого ребенка любого пола. Хотя спросом больше пользовались дети от десяти до четырнадцати лет. Рисковали немногие. Во-первых — шантажистов в этой среде было еще больше, чем в садо-мазо, и решив разок попробовать что это такое, ты рисковал до конца жизни выплачивать шантажистам некую сумму денег. Обременительную так скажем, для семейного бюджета. Во-вторых — заигравшись, очень легко было перейти грань, забыть, где ты находишься и тогда… тогда гильотина в следственной тюрьме Моабит или обычная виселица в любой другой тюрьме ждала тебя…
Так что педофилический бизнес Парижа заключался в основном в подпольных съемках фильмов с участием детей. Ценители — списывались по Интернету, приезжали в Париж, в темном углу платили по триста — пятьсот рейхсмарок за простую копию, и уезжали обратно, сжимая в потной ручонке заветный сверток и пуская слюни в сладостном предвкушении. Просто сказать фильм по Интернету мало кто рисковал — русско-германская программа тотального слежения Невод отслеживала трафик, и скачанный горячий фильм с «зайчатами» почти неизбежно влек за собой ночной стук в дверь.
Примерно то же самое представляло собой скотоложство — за исключением того, что с ним парижская полиция почти не боролась. Единственным условием было, чтобы не страдали животные.
И, конечно же, содомия, как без нее.
Париж был европейской столицей содомии, хотя клиентов было не так уж и много. Все дело было в суровости континентальных законов. В Российской Империи содомский грех карался публичным телесным наказанием и пятью годами каторги, в Священной Римской Империи наказание в зависимости от обстоятельств могло быть увеличено до пятнадцати лет — даже если «секс» был добровольным и оба партнера были совершеннолетними. В Париже — содомиты чувствовали себя не менее вольготно, чем в Лондоне, вот только клиенты были в основном местными. Дело было в особенностях психики извращенцев. Если педофилами обычно становились семейные люди и успешно совмещали семейную жизнь с редкими, нередко тайными визитами в Париж или тайным просмотром купленных там фильмов — то содомиты чаще всего не могли заводить семью и скрывать свой недуг. А потому — потенциальные клиенты парижских сахарных мальчиков просто оказывались в тюрьме. Однако, содомиты в Париж все же приезжали и для них существовало кладбище Пер-Лашез, названное так в честь исповедника одного их французских королей Франсуа де ла Шеза. Там была похоронена великая певица Эдит Пиаф и на кладбище всегда были туристы, что не раз приводило к досадным инцидентам. Обычно, видя проходящего туриста «девочка» и клиент просто прикрывались газетой или путеводителем по Парижу. Всего на кладбище постоянно работали от шестидесяти до восьмидесяти гомосексуальных проституток, в основном это были студенты. Кладбище было удобно тем, что можно было замаскировать визит посещением могилы той же Эдит Пиаф.
Одним из ценителей Эдит Пиаф увы, был архиепископ Парижа, кардинал Франсуа Бушерон. Высокий, представительный седовласый кардинал был уважаемым человеком на коллегии выборщиков, при последних выборах Папа был избран перевесом лишь в три голоса — и немало голосов в его копилку принес кардинал Бушерон. Кардинал был известен своим покровительством медицинских учреждений, помощью Французскому Красному Кресту, опекой беженцев, борьбой с грехом, в том числе и с педофилией. Правда, при этом несколько историй с сыновьями беженцев — удалось замять лишь уж очень щедрым вспомоществованием.
Покатился под откос будущий кардинал еще в тринадцатилетнем возрасте, когда его в католической школе иезуитов совратил один из преподавателей. Повзрослев — будущий кардинал стал совращать сам. Опасаясь иметь дело с детьми, он в основном посещал кладбище Пер-Лашез, где и выбирал самых симпатичных студентов.
Сегодня была пятница, а завтра — кардиналу предстояло служить мессу в кафедральном соборе Свободного города Парижа — Нотр дам де Пари. Только в среду — кардинал прилетел из Полинезии, где безумно вымотался за все время служения и добродетельствования. Как и всегда — существовало только один способ снять напряжение и подготовиться к субботней мессе. Ее он должен был прочитать завтра особенно хорошо — планировалось присутствие съемочной группы.
В своем кабинете в здании Конференции католических епископов Франции, которое сейчас использовалось как офис для Парижского епископата и благотворительных служб Римской католической церкви — кардинал снял свою кардинальскую мантию, надел на вешалку, тщательно расправил и повесил в шкаф. Завтра он наденет другую, предварительно выглаженную — но кардинал с большим трепетом относился к своим вещам, берег и следил за ними. Из соседнего отделения шкафа — он достал длинный, черный мужской плащ — макинтош и надел его. Для такого плаща было жарковато, но сегодня обещали дождь и такой плащ был вполне впору…
Надев черную шляпу — в этой одежде он был похож на шпиона — кардинал вышел…
Отвечая на приветствия и давая поцеловать руку желающим — кардинал прошел по вестибюлям и лестницам, вышел на улицу. Озабоченно глянул на небо — над предместьями. Подпираемые шпилями клубились темные, кучевые облака. Не иначе, ожидался дождь…
Кардинал направился влево, там, в двух кварталах — был уродливый гараж муниципалитета. Бетонная коробка, непоправимо изуродовавшая всю улицу. На первом ее этаже кардинал держал свой большой, почти новый «Опель», на последнем, пятом — стояла точно такая же машина, но в модификации «универсал», у Опеля это называлось «вариант». Большая, удобная машина с багажным отсеком в три тысячи литров как нельзя лучше устраивала кардинала и позволяла ему не рисковать, снимая номер в отеле. В отеле его мог запомнить портье…
Про вторую машину — никто не знал.
Кардинал поднялся на пятый этаж. Открыл машину, завел мотор. В животе — в предвкушении удовольствия, суть которого могут понять лишь такие же, как он сам — сладостно пульсировал какой-то комок…
Выезжая, кардинал не заметил, как к его Опелю пристроился сзади небольшой универсал марки Рено.
Машину кардинал бросил за две улицы до искомого места. Воровато оглянулся перед тем, как идти — но ничего не увидел. Обычная парижская улица — бутик, кафе, ресторанчик. Неспешное движение, обнаглевшие скутеристы и ищущие место для парковки водители, стайка девушек на перекрестке — юбки-колокол до середины бедра, заливистый смех. Кардинала они не заинтересовали ни в малейшей степени — они были похожи на совсем молодых жеребят, длинноногих и шебутных. Последний раз он пробовал с женщиной лет десять назад — и у него ничего не получилось, как и в другие разы, когда он пытался побороть свою пагубную привычку. Видимо, такой уж он есть и с этим ничего не поделаешь.
