Боец, наконец, заметил хороший шлем в груде. У этого создания оказалась широкая приятная улыбка, и я был рад, что он сражается против социалистов-колумбийцев.
Я помахал Флако. Тот подошел к нашей машине, заглянул в оконце и поднял бровь, увидев невероятно худую женщину.
— Hola![6] Анжело. Ты назначаешь свидания мертвецам? — спросил он, рассмеявшись. — Отличная идея. Здорово! Очень разумно!
Я вышел из машины, обнял Флако и отошел с ним в сторону, так, чтобы пассажирка нас не услышала.
— Да, — сказал я. — Хорошая добыча для меня, старика. Она не только хороша. Когда я с ней покончу, из нее получится отличное удобрение для моего газона. — Флако рассмеялся. Я протянул ему кристалл. — Сколько это может стоить?
Флако повертел его в руках.
— Программа в нем есть?
— Не знаю.
— Может, четыреста, может, пятьсот тысяч.
— Проверь, пожалуйста, регистрационный код. Я думаю, он украден. Можешь раздобыть сканер для сетчатки глаза и принести мне домой сегодня вечером?
— Да, мой друг, — прошелестел Флако. Он оглянулся на женщину в судне на воздушной подушке. — Однажды я видел паука с такими же тонкими лапами, — сообщил он. — И растоптал его. — Он потрепал меня по плечу и рассмеялся.
Я вернулся в машину, и мы покинули зону ярмарки. На пути к окраинам Колона мы миновали ровные ряды банановых плантаций. Я никогда раньше не ездил по этой скоростной дороге в такой машине и потому впервые заметил, как правильно расположены растения — каждое в трех метрах от соседнего. В молодости я служил в армии в Гватемале и там потерял глаза, мне заменили их протезами. Они регистрируют также и инфракрасное излучение — я могу видеть блеск, напоминающий сверкание платины на солнце. В этот день темно-зеленая листва бананов отсвечивала для меня белым блеском. А под ветвями — множество гамаков, построек из джутовых и картонных ящиков, палатки, старые автомобили — убогие временные жилища беженцев из социалистических государств Южной Америки. Беженцы боялись идти дальше на север через Коста-Рику и потому теснились здесь, ожидая корабля, чтобы отплыть на Тринидад, Мадагаскар или в какой-то другой воображаемый капиталистический рай.
Я смотрел на хибары среди плантаций и думал о том, что странно видеть подобный беспорядок среди безукоризненного порядка посадок. Мне вспомнился случай из моего детства: в нашей деревне поймали семью убийц, их звали Батиста Сангриентос, и они продавали человеческие органы, расчленяя тела убитых. Когда полиция захватила семью, их вывели на берег, чтобы расстрелять на глазах у людей: все должны были знать, какое преступление они совершили. Трое мальчиков в этой семье были еще детьми, от десяти до двенадцати лет. Рассказывали, что при расчленении жертвы эти мальчики соревновались, кто раньше доберется до ценного органа. Но все Батисты клялись, что мальчики не виновны. И когда полиция приготовилась стрелять, офицер приказал семье стать в ряд, но дети цеплялись за своего убийцу-отца и не желали отходить. Полицейским пришлось побить их дубинками, и потом еще долго выравнивать «строй». Капитан подождал, прежде чем отдать приказ расстрельному взводу. Мне всегда казалось, что капитану просто нравилось смотреть, как они стоят рядышком в ожидании смерти. И когда пули впивались в ребячьи тела, я подумал: «Почему капитан не приказал стрелять, когда они цеплялись за отца? Какая ему разница?»
* * *
Когда мы добрались до моего дома, я отнес раненую женщину в прохладный подвал и положил на одеяло на пол. Проверил пульс и начал разглядывать повязку на обрубке руки, в то время как услышал шаги по ковру. Шофер принес две небольшие сумки, поставил их на пол. Я расплатился с ним — на это потребовалась вся моя наличность. Потом проводил его до выхода и спросил, не довезет ли он меня до Колона бесплатно: все равно он возвращается. Он отказался, поэтому я пешком прошел одиннадцать километров назад, в Колон, чтобы забрать заказанные лекарства в корпорации «Упанишады-Смит».
Обратная дорога показалась приятнее. Дом у меня старый, штукатурка со стен обваливается, но соседние здания не в лучшем состоянии, поэтому моя «хижина» не проигрывает в сравнении с остальными. Некоторые даже считают меня богатым, потому что мой дом располагается на берегу озера и еще потому, что не могут представить себе бедного морфогенетика. Когда-то я проводил омоложения в пентхаузах Майами, где люди не могут преодолеть скуку, пресытившись жизнью, где омоложение нередко служит прелюдией к самоубийству — так что действительно богатые жилища я уж повидал. А на пороге своего дома я часто дремлю на солнышке после полудня, и мне снятся места, где люди живут просто и страстно. Это место я нашел, когда открыл для себя Панаму.
Когда я вернулся, солнце только что село. Становилось прохладней. Под деревом около моего крыльца лежал Флако, глядя, как большая коричневая фруктовая летучая мышь пожирает плод папайи, выплевывая на землю семена.
— Hola, Анжело, — воскликнул он, увидев меня. — Я принес то, что тебе нужно. Паучьи Лапы в доме. Она проснулась. Я принес ей прекрасные желтые розы. Они ей понравились, как летучей мыши нравятся папайи. Мне кажется, она приклеилась носом к цветам.
— Значит, ты видел ее? — спросил я.
— Да. Я сказал ей, что я врач и что ты попросил меня присмотреть за приемом лекарств.
— Она тебе поверила?
— О, да, я очень хороший лжец. — Флако рассмеялся. — И еще: в кристалле есть программа, старая военная программа.
— Военная?
— Да. Программа реальности для мозговой сумки.
Я слышал однажды на медицинском конгрессе об этих программах реальности. Военные подключали их к мозгу, который необходимо было сохранить для трансплантации. Программа реальности предохраняет готовый для трансплантации мозг от сенсорного голода, иначе он может стать мозгом параноика или психотика. Программа подключает сознание к сновидению, в котором мозг человека ест, работает, спит и совершает другие обычные действия, не сознавая, что существует без тела. Но эта штучка может пользоваться только существующими воспоминаниями и делать сценарии несколько разнообразнее, смешивая части воспоминаний. Мозговая сумка следит за реакциями и вносит поправки, чтобы мозг не был слишком удивлен и шокирован.
— Украден? — спросил я.
— Согласно регистрационному коду на кристалле он принадлежит сеньору Амиру Джафари. Этот Джафари живет на одной из орбит Лагранжа. Не является гражданином никакого государства и потому, видимо, предпочитает жить вне закона. Обладание им такой программой незаконно: так что он не станет сообщать о пропаже.
