тобой знаем, что вампиры не летают.
— Не летают, — кивнул Витор.
Мы немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку лошадиных копыт. Я всецело погрузился в мысли, понимая, что на этот раз мы напали на след. В городе засела Чума.
***
Жара стояла невыносимая. Узкие улицы Флоренции были засыпаны мусором, канавы полны нечистот. Последние, к слову, горожане выливали прямо из окон, чтобы лишний раз не казать носа из дома. Люди боялись выходить на улицы, где за каждым углом поджидала чума — страшная и непобедимая хворь. Но я знал, что с ней можно справиться.
Люди уже пережили одну дьяволову болезнь. Когда-то давно мои предшественники искали тех, кто принес в мир проказу, искали слуг Дьявола. Их усилия не прошли даром. Из церковных летописей я узнал, что инквизиторы напали на след могущественного алхимика по имени Вариус. Алхимик создал в своей лаборатории споры лепры, а культисты наделили их темной силой с помощью Сферы. Первый зараженный вышел из лаборатории Вариуса и направился в самое людное место — на рыночную площадь. Он кашлял и чихал в лица прохожим, хватал их за руки, приближался так близко, что от зловонного дыхания люди не могли увернуться.
В летописях описаны знамения и приметы, написано как можно отыскать создателя болезни и как поймать первого зараженного. Увы, в те далекие времена мои предшественники и братья по оружию не смогли одержать полной победы. Инквизиторы отыскали культистов и уничтожили Сферу, которая делала лепру смертельной и заразной. Алхимик Вариус бежал, а первого прокаженного вовсе не удалось изловить. И все же мор отступил. Прокаженных становилось все меньше, лепра больше не отнимала жизнь, лишь приносила нестерпимые муки и уродовала тело.
Круг замкнулся, все повторяется.
Теперь я принял сию ношу. Я ищу создателя Чумы, и того, с кого все началось.
— С чего начнем, инквизитор Арон? — спросил Витор, когда мы шли через квартал кожевников.
— Сперва подберем место, годное для работы, — ответил я, прикрывая лицо краем плаща. Дышать миазмами смерти было невозможно.
— Разве мы не остановимся при монастыре святого Лаврентия?
— Нет, клирик. Нам стоит держаться подальше от обители Господа…
— И поближе к обители Дьявола, — с понимающей усмешкой окончил фразу Витор.
Так повелось, что церберы Инквизиции близки к Господу духом, но телом и разумом близки к Дьяволу. Ибо чтобы понять своего врага, ты должен принять его образ мыслей, осознать черную суть и болезненную, извращенную логику зла. Ты сам должен стать злом.
— Так куда мы направимся, Арон?
— В Часовню Прокаженных.
Мы двинулись вниз по улице, мимо монастыря святого Лаврентия. Тот купец не соврал, трупы действительно гнили прямо на дорогах, и некому было о них позаботиться. Копальщики не успевали рыть могилы; поговаривали, что власти желают привлечь к работам заключенных и приговоренных к каторге. Не знаю насколько верно такое решение, но точно знаю одно: улицы нужно очистить. Сейчас Флоренция являла собою плачевное зрелище. Жирные зеленые мухи ползали по изуродованным телам мертвых и умирающих; садились на гнойные бубоны и начищали крылышки, затем разносили болезнь все дальше и дальше, дальше и дальше…
***
Я никогда не любил лепрозории. Вот и Часовня Прокаженных на окраине Флоренции мне не понравилась. В низком, словно сгорбившемся здании, сложенном из камня, царила гнетущая атмосфера смерти. Здесь обитали живые и мертвые. Вернее, живые мертвецы. Так повелось, что над прокаженными совершали символический похоронный ритуал, после чего больного считали мертвым и ссылали доживать свои дни в лепрозории. Мне доводилось часто вести допросы прокаженных, и за это время я уверился: эти люди находятся между мирами, они кожей чувствуют дыхание смерти, и даже заглядывали на «ту сторону». Среди них часто встречаются могущественные колдуны и ведьмы. Я лично отправил на костер два десятка таких служителей тьмы. Но чаще доносы и жалобы поступали на обычных больных, потому что мнительным гражданам в каждом прокаженном чудятся силы Зла. А, быть может, все дело в нежелании здоровых людей видеть рядом уродство и болезнь, ведь проще забыть о существовании мора, не замечать, и все списывать на происки Дьявола.
В Часовне Прокаженных я делил кабинет с молодым доктором, который был все время занят с больными, так что меня никто не отвлекал и не беспокоил. Я разложил свои записи на затертом деревянном столе, и принялся сводить нити воедино.
Падеж скота начался за полгода до прихода чумы. Первый очаг вспыхнул как раз у запечатанных северных регионов. На пожелтевшей карте я отметил селения, где без причины дохли коровы и свиньи. В некоторых деревнях виной тому были происки ведьм, и о таких случаях я знал из докладов других инквизиторов. Меня же интересовали дела, расследование которых окончилось ни чем. Таких оказалось немало, и если отметить все деревни, то на карте получалось девятнадцать точек, образующих неровный круг.
Далее — пшеничные поля. Я тщательно собирал сведения о неурожае этим летом. Вел переписку с другими инквизиторами и выяснял обстоятельства порчи пшеницы. Мои клирики лично проверили несколько донесений и выехали осмотреть поля. Тут все было неоднозначно. Где-то пшеницу угробила мучнистая роса или обычная гниль, но некоторые поля почернели за одну ночь и причин этого я до сих пор не узнал.
Однако мои клирики три недели тому назад напали на интересный след. Как выяснилось, в окрестностях Питильяно промышляла ведьма, насылая порчу на жителей деревни. Витор и Михаэль ее выследили, изловили и передали на милость Инквизиции. Я лично проводил допрос. Той женщине было немногим больше сорока, ее черные с сединой волосы сбились в космы и кишели вшами. Она орала проклятья каждый раз, как я срезал с ее головы кусок скальпа. До сих пор помню копошащихся под пальцами вшей, и мерзкий металлический запах, которым разило у нее изо рта.
Ведьма не сломалась. Она назвалась девятой из двенадцати апостолов Антихриста и ловко извернувшись, придушила себя цепью. Ее последними словами было: «Наше дело все равно будет окончено. Чума идет».
Нет, этому не бывать. Ибо на пути чумы стою я, Арон, а за моими плечами святая Инквизиция.
В дверь кабинета тихо постучали, оторвав меня от карты и размышлений. Это был экзорцист Николас. Худощавый, бледный, в черной строгой одежде. На шее Николаса, на толстой цепочке висел большой серебряный крест, на широком кожаном поясе крепились многочисленные пузырьки и фляги, на бедре красовался освещенный самим папой кинжал.
— Арон, есть новости, — бесстрастно сказал Николас.
— Не томи, выкладывай.
— В церкви один крестьянин рассказал, что за городской стеной почернело пшеничное поле. Он божится, что утром пошел на
