Рубашка взмокла от пота, во рту снова пересохло. В любое мгновение человек, назвавший себя Перфекто, может обернуться и наброситься на меня. У него мощные и, очевидно, очень сильные руки. И я продолжал одновременно следить за ним и за туннелем посадки.
— Другие латиноамериканцы летят? — спросил я.
— О, да! Много! В основном чилийцы и эквадорцы, но есть и из других мест. В условиях найма говорилось, что латиноамериканцы предпочтительнее. Компании нужны люди, владеющие приемами партизанской войны, а единственное место, где таких людей легко найти, — это Южная Америка. Ведь более цивилизованные страны теперь решают свои проблемы с помощью нейтронных пушек и атомных бомб. — Он рассмеялся и посмотрел на меня, не улыбнусь ли и я.
Я указал на пустые залы.
— Похоже, только мы с вами готовы участвовать в этой войне.
Перфекто улыбнулся.
— О, нет! Все уже прошли обработку в Независимой Бразилии, чтобы быстрее миновать таможню здесь. Вы разве не читали рекламу?
— Нет, — ответил я.
Перфекто странно посмотрел на меня.
— Мы улетаем, бежим, словно блохи, прыгающие с тонущей собаки. В рекламе говорилось, что мы можем прихватить с собой восемь килограммов личных вещей, включая любимое оружие или защитное оборудование. У вас есть оружие?
Лучше ему не знать о том, что оно у меня есть.
— Мы идем правильно?
— Осталось совсем немного, сами увидите. — И прошел вперед, показывая мне дорогу. — Я сказал вам про вашу удачу, потому что всю свою уже истратил, использовал. Понимаете? — Он оглянулся на меня, его зубы блеснули; они казались чересчур ровными, будто бы все были подпилены до одного размера. Он облизал губы. — Видите ли, когда я сражаюсь, я всегда хочу, чтобы у меня было по крайней мере два товарища: один везучий, а второй искусный. Три человека — это хорошая команда: везучий, искусный и умный. Умный — это я. Я умею быстро принимать решения. Пожалуй, у меня есть второе зрение, я улавливаю различные нюансы и знаю, что делать. — Он снова повернулся и улыбнулся своей странной улыбкой, при этом головы зверя у него на шее тоже поворачивались.
Взглядом он словно спрашивал, можем ли мы стать друзьями: из-за своей индейской крови он явно не решался спросить об этом прямо меня, человека европейского происхождения. «Если это человек Джафари, он будет так говорить, чтобы сбить меня с толку, — подумал я. — Изобразит внезапную дружбу, как гаитянин, которому нужно продать корзину». Я ничего не ответил.
Мы свернули в боковой проход — зал отлета номер три — и провезли тележку по длинному помещению со множеством пустых скамей — мимо роботов, которые полировали пыльный пол так, что ониксовые плиты начинали блестеть. Я думал, что вот-вот увижу человека в серых брюках, но его все не было. В конце коридора оказалась дверь с надписью: «Таможня Объединенной Земли, подготовка к отправке на Пекарь».
Я снял свой багаж с тележки и потащил его к двери. По крайней мере один из людей Джафари находится там, и я знал, что таможню мне не пройти. Я подумал — может, лучше повернуть и уйти, просто оставив здесь сундук с Тамарой. Кто-нибудь найдет его. «Вдруг удастся вывернуться», — подумал я. Но эта мысль показалась мне нелепой.
Перфекто взялся за один конец тикового сундука и потащил его к двери. Я не пошел за ним, и он улыбнулся мне, словно запоздала просил разрешения помочь. Я схватился за второй конец, и мы внесли сундук в помещение.
В таможне стояли удобные кресла, тут могли разместиться сотни людей, но присутствовало только два десятка оборванных мужчин да три женщины, все смуглые латиноамериканцы. Багаж у всех — в мешках и рюкзаках. Я осмотрел помещение в поисках того, кто бы выглядел здесь неуместно. Все серые лица показались мне одинаковыми. Наемники, казалось, выглядели удрученными, оборванными и грязными. У некоторых не хватало конечностей, у многих черные пластиковые пальцы и серебряные руки. У одного высокого худого киборга серебряное лицо, как у Будды; на лбу — зеленая звезда, и лучи расходятся по щекам. Индеец с кривыми зубами напевал унылую песню, играя на синей пластиковой гитаре, ему подпевало с полдесятка человек.
У одного из поющих серые брюки и армейские ботинки.
Он поднял голову и взглянул на меня горящими черными глазами, но не пропустил ни одной ноты. Продолжая петь, снова опустил голову. Он не может напасть на меня в присутствии двадцати свидетелей.
Вначале я хотел выйти, но ведь он обязательно увяжется за мной. К тому же теперь я его видел, и, если захочу напасть в подходящий момент, преимущество будет на моей стороне. Нужно только проследить, с кем он связан, и я буду знать его сообщника. Я решил довериться судьбе.
Англичанка за стойкой знаком подозвала меня, потом взглянула на терминал компьютера. Я оставил Тамару у двери и подошел к столу.
Англичанка даже не посмотрела на меня и не потрудилась спросить, говорю ли я по-английски.
— Вы должны были пройти обработку в Независимой Бразилии или на борту челнока, — сказала она, кивнув в сторону экрана монитора, на стене: на мониторе виднелся посадочный вход в «Харон», через который двигались тысячи латиноамериканцев, высаживавшихся из челноков. Я удивился, увидев такую толпу людей. Много все-таки бежит нас с Земли. Хотя от них меня отделяла только тонкая стена, я вовсе не был уверен, что доберусь до корабля. — У вас всего несколько минут. Нам нужны образцы тканей для генного сканирования. Закатайте рукав и станьте сюда. — Она вышла из-за стола и направилась к рентгеновскому микроскопу в углу комнаты.
— Мой геном есть в документах, — сказал я, закатывая рукав. Руки тряслись. — Никаких незаконных генетических структур у меня нет. — Полное сканирование занимает несколько часов; в таком случае, я не успею к отлету «Харона».
Она посмотрела на мои дрожащие руки и равнодушно объяснила:
— Больно не будет. Это стандартная процедура для всех улетающих на Пекарь. Нам необходимо установить природу всех ваших усовершенствований.
Достав пластиковый прибор для забора образцов тканей с десятком различных игл, она поднесла его к моему запястью, потом отняла и положила в микроскоп. Щелкнула переключателем. Микроскоп испустил несколько скрежещущих звуков и начал читать мой геном, на экранах нескольких мониторов появились схемы моей ДНК. Я с облегчением увидел, что на каждом экране отдельная хромосома; нет перекрестной проверки для точности. Это сберегает много времени.
Сидящий у стены человек, который был сильно навеселе, спрашивал у своего компадре:[9]
— Не понимаю… С кем… с кем мы будем воевать?
