— Позволяю, советник, — твердо ответил я. — И не как гвардии старший фельдфебель. Но как флигель-адъютант его величества. Так что считайте, что это требование вам дано именем короля.
— Да… но как же?… А если будет суд? — слегка сократился прокурорский в своих амбициях.
— Тогда и с судей будет взята подписка о неразглашении, а само судопроизводство будет проходить в закрытом режиме, — выдал я. — Лучше для всех будет, чтобы такое судебное заседание состоялось как выездное, здесь же, на полигоне. Так легче будет всем сохранить военную тайну. И провести перед судьями следственный эксперимент прямо на месте.
— А честного слова дворянина разве уже недостаточно? — не отставал в своих амбициях от старшего товарища младший прокурорский чин.
— Подписка и есть честное слово, только задокументированное, — во я выдал! — Вы как юрист должны это понимать лучше меня. Или вы желаете поделиться предметом сегодняшнего разбора с кем-то сторонним? — Я посмотрел ему в глаза и добавил: — О том, что здесь будет раскрыто, никому нельзя сообщать, даже жене в постели.
— Это вы зимой держали голодовку? — вдруг спросил меня старший прокурорский.
— Я, — не стал запираться.
— Тогда я умываю руки, — сообщил старший прокурорский. — И отдаю данное дело на правосудие короля.
И развел руками.
— Вам и книги в руки, — примирительно высказался я. — Но осмелюсь дать один совет. Так как дело это в перспективе громкое и очень влиятельные люди попробуют надавить на правосудие, то составляйте документы с большей, чем обычно, тщательностью. И с полным соблюдением процессуальных процедур. Ловить вас будут «крючки» за запятые…
— В таком случае, господин майор, — повернулся советник юстиции к начальнику полигона. — Я требую выделить мне караул из солдат, которых не было в тот день на полигоне. И обеспечить меня двумя писарями одновременно.
— Зачем двумя? — удивился Многан.
— Караул будет отделять уже допрошенных от ожидающих, чтобы те не могли им сообщить задаваемые вопросы, и не даст им общаться до конца процедуры снятия первичного допроса. А два писаря будут вести одновременно два протокола независимо друг от друга.
— Никогда не было так сложно… — пробормотал майор.
— Тут дело не столько в том, что погибли канониры, сколько в том, как верно заметил господин флигель-адъютант, что сейчас вокруг военного ведомства крутятся самые разнообразные лоббисты производителей взрывчатых веществ, — прокурорский вынул клетчатый платок и вытер выступивший на лбу пот. — И юристы у них на службе еще те волки.
— Вот поэтому я и настаивал на подписке, — улыбнулся я.
Старший прокурорский мне понятливо кивнул.
— Может, просто задвинуть эту взрывчатку в архив вообще как опасную? — предложил Многан.
— А что мы имеем вместо нее? — возразил я. — Только порох, черный и бездымный. Еще аммонал. Но все это не бризантные, а фугасные взрывчатые вещества. А в разрывной гранате нужна именно бризантная взрывчатая масса. Не окажемся ли потом именно мы виноватыми в том, что могли приблизить победу, а по косности своей отказались от правильного рецепта?
Многан только молитвенно поднял глаза к потолку.
В дверь постучали. Всунулся на полкорпуса унтер-начфин и доложил:
— Там эта… господин майор… с патронного завода приехали… ругаются грязно.
— Давай его сюда, — прорычал Многан.
— Их двое, господин майор.
— Обоих и гони сюда, — приказал начальник полигона, повысив голос.
Дверь моментом закрылась.
— Ну так мы пришли к соглашению по подписке о неразглашении?… — спросил я. — Простите за невольный каламбур.
— Пришли, — подтвердил старший прокурорский и приказал своему коллеге: — Иди к писарям — готовь формуляры на всех.
И повернулся ко мне:
— Но все же… мне кажется, что вы там у себя во Дворце все страшные перестраховщики, — констатировал прокурорский.
— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — усмехнулся я.
На дачу показаний я так и остался в кабинете Многана, чтобы быть первым, пока не успела образоваться очередь из жаждущих быстрее покончить со всеми этими формальностями.
«Отстрелялся» я под протокол по-быстрому и ушел на свое старое место в избе Эллпе разбирать почту. Вот-вот, именно почту, которая пришла в мой адрес на полигон, пока я время на прокурорских тратил.
Расписался я военному почтальону из штаба за полдюжины больших пакетов и в благодарность приказал именем короля его задержать на полигоне до конца расследования. Во избежание, как говорится… Не одному же мне страдать?
Аккуратно разложил пакеты на столе и за неимением бумажного ножа вскрыл их наградным кортиком.
Итак, кому я оказался нужен на этот раз?
Императорский комитет по изобретениям отказался считать изобретением мой брезентовый ранец, потому как налицо простая замена материала уже известного образца, давно принятого на вооружение. Действительно, прав был поверенный, долго они там все рассматривают. Я уже и думать про этот ранец забыл, столько всего за это время случилось. Но в утешение комитет прислал мне красивое авторское свидетельство на рационализаторское предложение. А брезентовый ранец признал годным как мобилизационный вариант амуниции в условиях ограниченности ресурсов.
Даже чек за рацуху прислал мне на дюжину золотых кройцеров. В том же пакете. И то хлеб… Два моих месячных оклада жалованья как-никак…
С сидором вышло хуже. Если перевести с канцелярита на человеческий язык, то меня покрыли позором и нехорошими словами за то, что я превращаю армию в балаган хора блатных и нищих. Пытаюсь позорить имперских солдат неподобающим видом. Пристыдили, в общем…
Ладно, посмотрим, что вы, господа, скажете, если война продлится еще годика два-три… Когда не с кого станет шкуры драть… А конопля она сама растет по всей территории империи.
Та же участь постигла и укороченный штык, совмещенный с ножницами для резки проволоки, по типу калашниковского. Признали за оригинальное изобретение, но на вооружение ставить отказались. Слишком сложен он оказался, да и дорог в изготовлении. К тому же короток и непонятен по тактическому применению, по мнению военных экспертов.
Премию дали поощрительную… путевку по ленинским местам в Сибирь…
Шучу…
Десять золотых как с куста.
И красивое авторское свидетельство на изобретение.
Вот Y-образную ременно-плечевую систему поддержки носимой амуниции для солдат в полевой униформе одобрили. Засчитали за новое изобретение. Приняли на вооружение. И премия составила аж… двадцать пять золотых, как за идею железнодорожных пушек.
