— Когда придет папа-Джо… Как ты думаешь, они нас не бросили?
Нина в ответ только помотала головой и спрятала лицо. Она не хотела признавать, что сама так подумала, уже почти поверила в это. Почему-то с вопросом Куда вся ее уверенность в том, что их уже бросили, пошатнулась.
— Папа придет. Мы ведь просто в гостях… — прошептала девочка и протянула руку, хватаясь за культю. Куд уткнулся лицом в ее плечо. Они просидели так еще долго, полные ожидания, страха и надежды, боящиеся шелохнуться и сдвинуть время. Снаружи раздались шаги.
— Дети, на выход, — открывший дверь Тоумас впустил в салон машины вечернюю прохладу, но Куд этого даже не заметил. Он вообще ничего не заметил — все его внимание приковалось к Джонатану, протянувшему навстречу руки. Мальчик с криком бросился к мужчине и тут же разразился рыданиями. Вылезшая из машины следом Нина, растирая по лицу слезы и плача в голос, вцепилась в рубашку отца, обнимая его за шею.
Джонатан смеялся хрипло и обессиленно, жадно обнимал детей и успокаивал их. Они, сбивчиво ему что-то говорили, за что-то извиняясь и убеждая, что любят его, плакали и целовали куда придется. Тоумас стоял поодаль и не мог понять, что чувствует на самом деле. Как и многие люди, он испытывал к не-людям весьма двойственные эмоции.
* * *
Засев в кухне какой-то квартиры, Джонатан долго говорил по телефону. Что-то шипел, ругался, потом извинялся и несколько минут молчал, глядя в пол, как побитая собака. Джонатан звонил Сааре.
Саара была не в себе. До сих пор.
Джонатан был ближе всех к пожилой няне. Ближе, чем родная племянница — его жена. Ближе, чем дети. Он был единственным, кто знал правду о «болезни» женщины. Она действительно болела. Неизлечимо и надолго. Не тело — душа, развороченная и израненная до неузнаваемости. Саара похоронила мужа. На следующий день после отъезда Ферретов. Джонатан просто не мог увезти Ивэй и детей быстрее. Саара просто не могла выйти из дома и встретиться с племянницей. Она две недели пребывала в депрессии, иногда отвечая на звонки Ивэй и надрывно кашляя в трубку.
Джонатан сегодня позвонил ей впервые за это время. И принес дурные вести, от которых женщина снова готова была впасть в депрессию. Такое вот возвращение Ивэй в Юсту и внезапно ставшее шатким положение детей стали для нее шоком. После этого она вообще не соображала и не могла понять, почему Джонатан хочет, чтобы она взяла детей к себе. Сааре казалось, что это опасно. Джонатан уверял, что как раз таки это единственное безопасное решение.
— Послушай меня… — мужчина тяжело вздохнул и, забрав у Тоумаса банку пива и залпом ее осушив, сел на стул. — У нас больше нет выхода. Ивэй ничего не знает про Раксара. У нас больше нет вариантов, не отдавать же Нину Хельге! У тебя ее не будут искать, я уверен. Куда тем более. У меня — будут. Поэтому я не могу сейчас оставить детей!
— Но как же?.. Я не смогу, Джо!
— Сможешь. Саара, поверь, я не желаю тебе зла. Тем более не желаю его детям. Но так надо. Ненадолго, пока Ивэй не разберется с Юстой.
— Со мной опасно. Раксар ведь…
— С тобой безопасней всего. И Раксар здесь не причем.
На том конце провода молчали. Джонатан чувствовал, что в его горле разгорается пожар. Саара точно была не в себе. Саара вообще не понимала, о чем с ней говорят.
— Хорошо, — простонала она, сдавшись. — Привози их. Через три дня, не раньше — мне нужно привести себя в порядок. Думаю, Раксар был бы против…
— А я думаю, что вовсе нет. Не беспокойся, будет у тебя три дня: раньше приехать у меня и не получится, — с облегчением вздохнул Джонатан. Он, не прощаясь, отключился и перевел взгляд на Тоумаса. Тот все это время просто сидел и ждал, пока старый знакомый закончит все свои дела.
— Выглядишь как… — он замялся, подбирая подходящее слово, и Джонатан, уловив его мысль, рассмеялся, кивая. — Тяжело это, старик. Тяжело… И мальца туда же?
— Сомневаюсь, что это хорошая идея, но придется… — честно ответил Джонатан. — Если Саара действительно так плоха, как хочет показаться, наверное, Куда я возьму с собой на работу. Его, конечно будут искать там… Но из наших никто не задаст лишних вопросов — вы все прекрасно осведомлены, кем работает Ивэй, так что…
— Я не хочу на работу, я хочу к маме, — шепеляво донеслось из-за спины, и Джонатан враз побледнел.
Все это время дети, которые должны были спать беспробудным сном после таблеток, стояли в проходе, скрываясь в тени. И ни один из взрослых этого не заметил!.. Теперь их присутствие стало настолько ощутимым, что Тоумас отшатнулся назад, а Джонатан, поднявшись было со стула, сел обратно — у него просто подкосились ноги. Нина беззвучно плакала, зажимая себе рот, Куд стоял насупившись. Он уже, кажется, был готов куда-то ехать — сумка висела на шее.
— Малыш, послушай… — Джонатан не мог оторвать взгляд от глаз Нины. Кажется, она видела все. Знала все. На ее лице читались страх, жалость и, как ни странно, ненависть. Вот только к кому? — Дети, вы все неправильно поняли. Просто мама сейчас…
— Маму забрали, — прохрипела девочка. — Нас разлучили. Теперь и вы. И ты, и мама, и няня, и даже ты, Куд! Вы сговорились! — и она со всей силы толкнула Куда в спину, выскакивая из комнаты. Джонатан замешкался, Тоумас бросился наперерез, не успевая удивиться, как слепая девочка целенаправленно взяла курс на выход. Никто ничего не успел понять. Куд вскрикнул, и Нина, резко свернув, влетела прямо в косяк и упала. Мальчик, побарахтавшись на полу, бросился к ней и начал тормошить, за что-то извиняться и орать, поднимая весь дом вверх дном своими воплями. Нина не отвечала. По ее виску стекала кровь.
Кто-то начал стучать и грозиться вызвать полицию, отчего мальчик взвыл еще громче. У мужчин заложило в ушах.
— Да что же это за наказание! — проревел Джонатан и, придя в себя, потащил детей прочь из этой заброшенной квартиры — больше нельзя было здесь оставаться ни секунды. Нина так и не пришла в себя, а Куда едва удалось заткнуть.
На выезде со стоянки Джонатан со скучающе-усталым выражением лица проехал мимо полицейской машины, которая как раз припарковалась на его место рядом с машиной Тоумаса.
— Прости, старик… — пробормотал он и, прибавив газу, помчался в сторону выезда из города.
Запись четвертая. Тридцатое мая. Юко и Смотритель
В последний день перед отъездом Смотритель изводил Оза напутствиями и предупреждениями. Через полчаса непрерывного бурчания под нос мальчик понял, что старик пошел по кругу. Через полтора часа — перестал его слушать и начал просто кивать, когда замечал, что монотонный голос киборга затих. Он думал о своем. Об отъезде, об Эммах, о расстояниях и возможных трудностях… Он пытался справиться с дрожью в руках.
