расползаться по всему Хейхолту.
Тиамак сделал глубокий вдох.
– Мы долго стояли и просто смотрели. У меня возникло ощущение, что у меня на глазах умирал Бог. Позднее мне рассказали, что мои спутники видели на вершине башни нечто еще более странное. Когда мы смогли подумать о том, чтобы снова начать двигаться, Саймон повел нас через тронный зал, мимо удивительного Трона из Костей, и мы вышли наружу, где встретились с вами и остальными. Я поблагодарил богов Вранна за то, что сражение практически закончилось, – я уже не смог бы поднять руку, даже если бы норн приставил нож к моей шее.
Тиамак некоторое время сидел, качая головой.
Изгримнур откашлялся.
– Значит, никто не мог остаться в живых, – сказал герцог. – Даже если Джошуа и Камарис продержались до самого конца, их раздавили камни.
– Мы никогда не узнаем, что осталось в развалинах, – ответил Тиамак. – Я не думаю, что мы сумеем опознать… – Он вспомнил Изорна. – О Изгримнур, пожалуйста, простите меня, я забыл.
Изгримнур покачал головой:
– Двери в приемную перед наступлением конца на короткое время открылись – я полагаю, смерть Прайрата разрушила его дьявольские заклинания, магическую стену, или что еще он там придумал. Оказавшиеся рядом солдаты вытащили большую часть погибших прежде, чем башня обрушилась. Так что я могу оплакать тело сына. – Он опустил глаза, стараясь сохранять спокойствие, а потом вздохнул: – Спасибо, Тиамак. Сожалею, что заставил тебя это вспомнить.
Тиамак грустно рассмеялся:
– Я никак не могу остановиться и без конца рассказываю эту историю. Все в лагере болтают, точно дети, с тех самых пор, как упала башня, с того момента… как все закончилось.
Герцог с трудом поднялся на ноги.
– Сюда идет Стрэнгъярд. Мы собираемся встретиться с остальными. Ты пойдешь с нами, Тиамак? Предстоит решить важные вопросы, и я хотел бы, чтобы ты присутствовал при обсуждении. Нам нужна твоя мудрость.
Вранн тихо склонил голову:
– Конечно, Изгримнур. Конечно.
* * *
Саймон пробирался через мусор, которым был завален Внутренний двор. Снег растаял, открыв пучки мертвой травы, но тут и там проглядывала новая жизнь, которую не смогла уничтожить колдовская зима. Новые оттенки зеленого и коричневого его радовали, он видел слишком много черного, ледяного, белого и кроваво-красного – столько, что ему хватит на несколько жизней.
Он хотел только одного: чтобы все вокруг следовало простому процессу обновления. Прошло лишь два коротких дня после падения башни и исчезновения Короля Бурь, он с друзьями должен был наслаждаться победой, однако предавался унынию и бродил в одиночестве.
Саймон проспал ночь и весь день после их спасения – мертвым сном, ни разу не проснувшись. На вторую ночь к нему пришел Бинабик и рассказал много историй, а потом тихо сидел рядом, и Саймон снова уснул. Многие навещали его утром второго дня, друзья и знакомые хотели убедиться, что он жив, и, глядя на них, Саймон понимал, что мир все же полон огромного смысла.
Однако Мириамель не пришла.
Когда солнце в чистом небе стало клониться к западу, он набрался смелости, чтобы ее навестить. Накануне вечером Бинабик заверил его, что Мириамель жива и не получила серьезных ранений, поэтому он не боялся за ее благополучие, но слова тролля лишь усилили мрачные предчувствия. Если с ней все в порядке, почему она не зашла к нему и даже не написала записки?
Он нашел Мириамель в ее палатке, где она разговаривала с Адиту, которая утром побывала у Саймона. Мириамель дружелюбно его приветствовала и посочувствовала по поводу многочисленных ранений, а он расспросил ее о здоровье. Но после того как он принес ей соболезнования относительно смерти отца и дяди, Мириамель внезапно стала холодной и отстраненной.
Саймону хотелось верить, что причиной была вполне оправданная горечь того, кто пережил ужасное время и лишился семьи – не говоря уже о собственной роли Мириамель в смерти отца, – но не мог себя обманывать: очевидно, за холодностью таилось нечто большее. Она держалась с ним так, словно его присутствие ее тяготило. Саймон почувствовал боль, когда увидел отстраненность в ее взгляде – и это после всего, что они пережили вместе. Одновременно он злился из-за того, что не понимал, почему она так себя вела, словно его суровое отношение испортило им путешествие в Эркинланд, а не наоборот. И, хотя он пытался скрыть гнев, отношения между ними стали еще более натянутыми, поэтому он извинился и покинул палатку.
Он шел вверх по склону, который продувал ветер, собираясь побродить по влажной земле брошенного Хейхолта.
Саймон остановился, глядя на огромную кучу мусора, в который превратилась Башня Зеленого Ангела. Среди развалин двигались маленькие фигурки. Жители Эрчестера искали полезные вещи, чтобы либо обменять их на еду, либо оставить себе как память о событиях, которые уже стали легендарными.
Как странно, – подумал Саймон. – Ты так глубоко спустился под землю, а потом поднялся на огромную высоту, но совершенно не изменился. Быть может, стал немного сильнее, но он решил, что его сила вызвана отсутствием гибкости в тех местах, где остались шрамы; а так он прежний кухонный мальчишка, как назвал его Прайрат, и был прав. Несмотря на звание рыцаря и все, что ему довелось пережить, внутри он всегда будет поваренком.
Что-то привлекло его внимание, он потянулся вперед и увидел на дне рва у своих ног зеленую ладонь, из земли торчали пальцы в застывшем жесте Освобождения. Саймон наклонился, немного раскопал влажную землю и вскоре увидел руку, а потом бронзовое лицо.
Саймон понял, что перед ним ангел, упавший на землю с вершины башни. Он вылил пригоршню воды из лужи на лицо с высокими скулами, почистил глаза. Они были открыты, но в них не светилась жизнь. Упавшая статуя, ничего больше.
Саймон встал и вытер руки о штаны. Пусть кто-нибудь другой сотрет грязь и отнесет ангела домой. И пусть он стоит в углу комнаты и нашептывает заманчивые истории о глубинах и высотах. Но, когда он шагал по Внутреннему двору, повернувшись спиной к развалинам башни, голос ангела – голос Лелет – к нему вернулся.
«Эта правда слишком сильна, – сказала она, – мифы и ложь вокруг них слишком велики. Ты должен увидеть их сам и понять. Но это была твоя история».
Она действительно показала ему важные вещи. И доказательства, пусть частичные, разбросаны на тысячи локтей у него за спиной. Но было и кое-что еще на грани его понимания, то, что прежде время и обстоятельства не давали ему осмыслить. Сейчас к нему вернулось диковинное воспоминание, и он уже не мог от него отмахнуться.
