– А если он не дается? – влез Саня.
– Сам он не даваться не может – бывает, что его не дают взять, люди не дают!
– И что же тогда? – полюбопытствовал я. Смирнов опять усмехнулся своей недоброй усмешечкой:
– Если враг не сдается, его уничтожают!
– Так это убийство получается! – махнул рукой водитель: – На хер надо – найдут, посадят!
– Ну, не всегда и не всех же находят! В конце концов можно сделать так, что никто и не заподозрит – умер человек себе и умер, кто его знает, от чего!
– Это как это? – сузил глаза Саня.
– Всякие способы есть… – уклончиво сказал Смирнов: – Мне говорили, что в таких случаях устраивают автокатастрофу, несчастный случай, отравление…
Я с удивлением посмотрел на тихого экспедитора – не ожидал я от него таких слов! Пеклеванный начал было спорить, что любое преступление все равно раскрывается, Смирнов что-то отвечал, но я их уже не слушал – почему-то последние слова попутчика насторожили меня, а в ушах звенело: «…отравление…».
Буран постепенно поутих, а к полуночи и совсем закончился. Прояснилось, взошла луна, заснеженные поля по обе стороны дороги засверкали серебром, на небе высыпали звезды. Наговорившись, водитель и Смирнов уснули, я же решил выйти, размять ноги. Осторожно, стараясь не шуметь, я открыл дверцу и вылез наружу, по пояс ухнув в снег.
Наш «Камаз» стоял, засыпанный по самый бампер. Дальше дорога несколько понижалась, и там машины занесло аж по стекла, а некоторые легковушки вообще было не видно из-под сугробов. Стояла тишина, кое-где в кабинах заснеженных грузовиков горел свет, виднелись фигурки людей, вылезших, как и я, поразмяться и покурить.
Сзади хлопнула дверца – из кабины осторожно выбрался Пеклеванный, отбежал в сторонку, потом подошел ко мне, застегиваясь:
– Че, Серега, красотища! Все, Россия кончилась!
– Как кончилась? – удивился я.
– Заволжье, потом Татария, Башкирия – и Урал! Раньше русская земля только до Волги была!
– А ты откуда знаешь?
– Книжки люблю читать! – усмехнулся Саня, и добавил: – Слушай, как ты думаешь – если по полю мочкануть – пройдем?
– Ты водитель, тебе виднее. – пожал я плечами.
– А че? – вслух рассуждал Пеклеванный: – Врубить передний мост, блокировку, приспустить колеса, и на пониженной – вперед! Проскочим! Айда, лезь в машину, поехали!
– Ты уверен? – с сомнением покрутил я головой: – А если застрянем?
– Не застрянем! Вездеход у нас или че? Давай, давай, поехали! И чего я, дурак, раньше не додумался!
Мы сели в кабину, Саня завел двигатель, подергал за какие-то рычаги, стравил воздух из шин, понизив давление, и решительно газанул: «Вп-перед, холера!»
От толчка проснулся Смирнов, окинул взглядом происходящее, проворчал: «Раньше нельзя было, что ли?», и снова уснул.
«Камаз» взревел, подмял по себя сугроб, который намело рядом, и тяжело сполз в кювет. На секунду мне показалось, что мы застряли – машина ткнулась кабиной в снег, застыла, но сразу же поползал вперед, выровнялась, и через мгновение выехала на поле, где снегу оказалось – по ступицу!
– У-у! Зараза! В рот-пароход! – ругался Пеклеванный: – Голова дубовая, что ж я раньше не допер, что по полю можно! Э-эх, дурень!
Мы быстро ехали по белой целине вдоль застывших в снежном плену машин, и редкие не спящие водители махали нам руками, а кто-то даже бибикнул, моргнув фарами – мол, молодцы, ребята!
Миновав низинку, «Камаз» выехал наверх, и нам открылся вид на бесконечное скопище машин, белесую вереницу, уходящую к горизонту.
– Ого! А затор-то не слабый! – присвистнул водитель.
Ехали мы вдоль трассы почти час, прежде чем не подвернулась возможность вырулить на нормальную дорогу. Пеклеванный остановил машину, переговорил с шоферами, которых интересовало, как там, на той стороне, и мы поехали дальше.
«Человек предполагает,
а судьба располагает…»
Без комментариев
Под утро мы проскочили наконец и пресловутый Бавлинский перекресток. Почему он так называется, я сперва не понял, мне только бросилась в глаза огромная стелла с какими-то надписями, издали напоминающая гигантский фаллос. Потом, разглядывая атлас, я увидел, что неподалеку находится городишко со странным названием Бавлы.
Вокруг дороги стояли ларьки, палатки, вагончики – видать, перекресток был еще одним злачным местом на трассе.
– Все! Советской власти дальше нет! – махнул рукой, как отрубил что-то, Пеклеванный: – Теперь главный принцип – не останавливаться нигде до Уфы!
– Что, тут тоже рэкет? – поинтересовался Смирнов.
– Тут хуже! Тут беспредел – ведра продают! – ответил водитель, сразу как-то подсобравшись.
– То есть? – не понял я.
– Да были случаи… Останавливаются водилы отлить, а к ним подкатывают парнишки на «тачках», с ржавым, дырявым ведром: «Здорово, мужики! Купите ведерко, в хозяйстве пригодиться!» Ну, водилы, понятно, не в какую – на хрена оно нужно, дырявое? А парнишки достают стволы, пики – и опять: «Может подумаете, мужики? Хорошее ведь ведерко!» Ну, и просят за него три-четыре сотни долларей – «дальнобои» всегда с собой деньгу имеют, вот и покупают… А потом садятся в машину, едут дальше, ведро это, понятно, выбрасывают. Так те, на «тачках», их снова догоняют, и опять: «Че, мужики, богатые очень – такое хорошее и дорогое ведро выбрасываете? Давай, покупай по новой!»
– И снова покупают? – спросил я.
– А куда денешься – все равно: деньги отнимут, почки отобьют, колеса порежут или машину сожгут – и поминай, как звали! – Пеклеванный невесело усмехнулся: – Я же говорю – беспредел!
«Весело!», – подумал я, глядя на блестящую в свете фар дорогу: «Этак и не доедем вовсе – пришьют какие-нибудь беспредельщики – у меня патронов не хватит отстреливаться!»
Кстати! Как я мог забыть, обалдуй! У меня же оружие не чищено, а запасной барабан пустой!
Под равнодушным взглядом Смирнова, и завистливым – Пеклеванного, я расстелил на коленях носовой платок, достал наган, ветошь, шомпол, и начал прочищать ствол от гари. В кабине сразу запахло порохом, металлом, словом, настоящими «мущинскими» запахами!
Перезарядив запасной барабан, я на просвет проверил внутреннюю поверхность ствола (зеркало!), снарядил наган и убрал его назад, в кобуру.
– Мальбрук в поход собрался! – иронично сказал Смирнов. Я повернулся к нему:
– Что?
– Ничего! Мысли вслух… – экспедитор поудобнее уселся на сидении и отвернулся к окну, за которым проплывали высокие пологие холмы, скорее даже сопки, только безлесные, голые, как коленки. Скоро Урал!
* * *
Несколько часов ехали в молчании: Смирнов спал, я тоже дремал, а Саня слушал радио. Однообразный пейзаж, серое ноябрьское небо, нудный дождик, грязная дорога – мне казалось, что я уже целую вечность куда-то еду, трясусь на черном сидении «Камаза», и не было в моей жизни до этого ничего – ни детства, ни школы, ни работы, ни жены, ни Москвы, ни смерти Николеньки, ни Бориса с Паганелем, ни Леднева, ни Судакова – ни-че-го! Как будто я родился в этой кабине!
