И не надо, пожалуйста, думать, что вот — Огибахин занесся. Ничего я не занесся.
Убежден, что у каждого мыслящего волнового пучка, в просторечье именуемого человеком, есть какая-то особенность, какая-то исключительная, присущая только ему возможность, заданная, быть может, далеко не напрасно.
Но, увы, не каждый волновой пучок об этом знает.
Ведь и я открыл свою способность совершенно случайно, в силу ряда чисто субъективных факторов.
Будь я в детстве благополучным, физически развитым, спортивным мальчишкой — может быть, я так и жил бы до глубокой старости в полном неведении о той бездне возможностей, которая зияет в моей судьбе.
Как знать, быть может, ходит по Земле здоровый и вполне нормальный человек, даже не подозревающий о том, что природа одарила его способностью свободно перемещаться в пространстве, в том числе и межзвездном, на сколь угодно дальние расстояния без применения каких бы то ни было технических средств.
В самом деле, почему бы нет? Почему бы волновому пучку, пусть даже и мыслящему, не иметь такой возможности?
Вопрос только в том, сумеет ли он о ней догадаться и в полной мере насладиться этой возможностью.
Словить на ней обширный кайф.
48
Когда Игорек предложил мне свое покровительство, я решил, что это перст судьбы: вот передо мною человек, у которого есть богатство, молодость, связи во властных кругах.
Ну, не станет же президент "Аметиста" замышлять ограбление банков, он должен найти мне иное, государственное применение.
Однако Игорек не спешил раскрывать свои планы.
Время от времени он посещал меня в моем затворничестве и вел со мною долгие, но ни к чему не обязывающие беседы касательно экономики и политики: видимо, прощупывал мои воззрения и размышлял, стоит ли вкладывать в меня деньги.
А вдруг я, чего доброго, не демократ?
Или вообще ненавистник условно-рыночной экономики.
Что комсомольцу даже помыслить невыносимо: два поколения его предков, стиснув зубы, обирали богоравный народ, кладя себе в карман самую малость, чтобы в нужный момент сказать сыну и внуку: теперь всё можно, хватай, что рядом лежит, и ни о чем таком не думай.
Я, в свою очередь, демонстрировал президенту возможности контактной дисминуизации.
Кстати, уменьшаться сам Игорек решительно отказался — то ли из самолюбия, то ли из осторожности.
Мало ли что: я же могу прихлопнуть его, как муху.
Его, президента, миллиардера. Ужас какой.
Но за моими опытами по дисминуизации объектов он следил с задумчивым интересом.
Наконец я решил поторопить своего покровителя и, воспользовавшись его очередным приходом, изложил свои мысли о государственном применении феномена Огибахина.
Игорек слушал меня терпеливо, склонив голову к плечу и приподняв бровь.
— Да полно тебе трепаться, — вяло сказал он, когда я закончил. — Какое применение может найти способность пролезть в любую щель? У нас таких умельцев навалом.
Не скрою, меня больно задела его презрительная насмешка. Задела и разочаровала.
— Ах, Игорь Дмитриевич, великий вы финансист… Массу пользы можно извлечь, стоит только задуматься. Вот хотя бы первое, что приходит на ум. Скажем, купили вы для своего офиса мебель. Это ж с доставкой целый геморрой. Между тем как при моей помощи вы можете принести ее в атташе-кейзе, за пять минут расставить по углам и довести до нужной кондиции.
— Ай, мелочь, — отмахнулся Игорек. — Чем тебя содержать, дешевле позвонить в трансагентство.
Первый намек на то, что придется возмещать расходы, первый свисточек, самое время задуматься.
— Ладно, — не унимался я, — попробую пояснить на другом примере. Сколько вы платите своему шоферу?
— Сейчас интересоваться такими вещами не принято, — недовольно ответил Игорек.
— Он мог бы крупно экономить на питании, — оставив без внимания реакцию собеседника, сказал я. — Представьте, что после работы ваш шофер регулярно дисминуизируется: одного чизбургера ему хватит на неделю. Разве это не экономия?
Я уже рассказывал, что камергер и компания не давали мне умереть с голоду, подкармливая крошками со своего стола. Вот так и родился мой продовольственный план.
— Безусловно, экономия, — согласился Игорек. — Но мне-то с этого что? Все равно я буду ему платить пятьсот долларов в месяц. Где логика, Гулливер? Ты толковал о каких-то грандиозных проектах, а потом вдруг занялся проблемой пропитания моего персонала. Не могу уловить связи.
— Связь самоочевидная. Вы видели когда-нибудь, как люди в поисках еды шарят по помойкам?
— Видеть не приходилось, но слышал не раз. По-моему, всё это выдумки газетчиков. Ну, хорошо, допустим, я неправ. И чем ты можешь помочь этому горю?
— Мне ничего не стоит уменьшить хоть сотню тысяч бомжей — если они, как поется в песне, возьмутся за руки. Теперь вы понимаете ход моей мысли?
— Нет, не совсем, — нахмурился Игорь Дмитриевич.
Я уже заметил, что президент "Аметиста" очень высокого мнения о своем интеллекте и не любит, когда его ловят на непонимании.
— Уменьшить сотню тысяч человек — и накормить их девятью хлебами! — с излишним, быть может, пафосом пояснил я. — Но в одиночку мне с этим не справиться. Нужен спонсор.
Некоторое время Игорек молчал, пытаясь представить себе грандиозную картину массовой дисминуизации бомжей в масштабах всей страны, потом лицо его прояснилось, и он начал смеяться.
— Вот это государственная идея! Сперва бомжей изведем, потом за шахтеров примемся. Будем снимать их с пикетов, как груздей. А после пенсионеров, учителей, вообще безработных. То-то просторной станет матушка Россия!
Я терпеливо ждал.
— Ты с кем-нибудь делился этим планом? — отсмеявшись, осведомился Игорек.
— Нет, не успел.
— Ну, и слава всевышнему. Забыть, забыть, всё забыть. Есть, друг мой Гулливер, исполнители, нередко очень даровитые, и есть генераторы идей. Так вот, ты не генератор. И лучше не суетись. Генерировать идеи будут другие.
Ладно, другие — так другие. Подождем, время терпит.
49
В одно из своих посещений Игорек озадачил меня вкрадчивым вопросом:
— В окошечко все-таки поглядываешь?
— Есть такой грех, — сознался я. — А почему нельзя?
— Не то что нельзя, но — не советую. Опасно для твоего здоровья. Во дворе стали появляться какие-то посторонние людишки. Полагаю, из твоих бывших соратников. Если ты им что-то задолжал, они так просто не отстанут.
Что-то в выражении глаз Игорька мне не понравилось. Он смотрел на меня с нехорошим прищуром.
— Как же они меня вычислили? — недоверчиво спросил я.
