– Да тебе-то какое дело? – с пугающей веселостью фаталиста ухмыльнулся Хруст. – Ну накроет, значит, накроет. Этому ты все равно помешать не сможешь. А вот добиться справедливой компенсации за переработку – другое дело. – Он перекатил языком былинку по нижней губе и развернулся вполоборота: – Надо о реальном думать. Верно, мужики?
За соседним столиком сидели два матерых рабочих – Рыжий и Старый. Они уже успели опустошить три кувшина и, судя по тому, какое распространяли от себя сложное амбре, нахрюкались трудяги в опилки.
– Ты не умничай, ты толком скажи, в чем вопрос, – мутно глянув на Хруста, промямлил Рыжий и шумно выдохнул носом в свои пышные, огненного окраса усы.
– Подумываю профсоюз создать, – с места в карьер начал Хруст, обновляя дозу в своем стакане. – А что? План повысили? Пусть и жалованье тоже того… надбавка там какая, или премия.
– А профсоюз-то зачем? – не понял Рыжий.
– Заняться ему нечем, – буркнул Щепа, делая еще один маленький глоток.
– Не соглашусь, – внезапно встрял в разговор Старый – морщинистый рабочий, который, как он сам утверждал, пережил Большой Снег. – Профсоюз – хреновинка полезная.
– А я что говорю! – обрадовался Хруст и махнул вторую дозу. – Если всем вместе собраться…
– Харе трындеть, – осадил его Старый, подслеповато щуря глаз. – Налей-ка.
Хруст с готовностью плеснул Старому в стакан, нахмурился, приостановил движение, но, видимо, вспомнив, что нектар сегодня за чужой счет, щедро обновил дозу и Рыжему. Тот, в свою очередь, ловко сдвинул столики, подтянул стулья и организовал общее пространство для культурного отдыха.
– Еще до Большого Снега, – затянул Старый, опрокинув в себя нектар одним движением, – у нас был профсоюз. Помнится, соорудил его один шустрый малый, которого звали Обух. Эх и лихие времена тогда были! Господа-тунеядцы, помнится, испугались нашего профсоюза, прибавки сразу всякие пошли к жалованью, коэф… эти, как его… коэциффиенты за сложность фуражирам. Даже вахтовым, помнится, ставку подняли…
Щепа обратил внимание, как рожа его товарища Хруста краснеет, а взгляд наливается счастьем и надеждами. Во дает, энтузиаст! Щепа не понимал, как можно изо дня в день слушать надоевшую шарманку Старого об одном и том же. Неужели никто не замечает, что хрыч гонит по кругу одну историю, заменяя в ней по ситуации лишь объект повествования? Сегодня – профсоюз. Вчера был комитет. Завтра какой-нибудь очередной сходняк приплетет. А байка-то не меняется.
– …и мы, помнится, дали прогадиться тунеядцам по самые корешки! – с воодушевлением закончил Старый.
От хрыча уже все слегка отодвинулись, даже верный собеседник Рыжий. Только Хруст сидел раззявив рот и продолжал вдохновенно таращиться на рассказчика захмелевшими зенками.
Щепа попробовал оттащить товарища, но тот вывернулся и недовольно обернулся:
– Чего тебе?
– Вас обоих сейчас в каталажку укатают, а потом с работы вытурят, – шепотом предупредил Щепа.
– Отмазываешь их отмазываешь… – презрительно скривился Хруст. Выплюнул, наконец, изжеванную былинку и громогласно объявил на весь трактир: – А что, мужики, кто в профсоюз вступает?
На мгновение повисла тишина, а потом помещение наполнилось привычным гомоном. Кто-то поддерживал Хруста, кто-то подтрунивал над Старым, кто-то смеялся, кто-то заказывал новую порцию нектара…
Щепа опасливо покосился на солдат, но тем, кажется, было до фонаря. Видимо, сегодня по разнарядке уже отработали свою норму по увольнениям и кутузке.
Хруст, убедившись в безнаказанности своих речей, продолжил агитацию. Ему удалось заручиться обещаниями нескольких пьяных рабочих, и даже Рыжий, кажется, поклялся завтра же вступить в этот глупый профсоюз.
Дурдом!
Щепа подсел к Старому. Тот уронил голову на грудь и, не замечая, пустил противную нитку слюны, которая повисла на подбородке. То ли уже набрался до ступора, то ли просто задремал – возраст все-таки.
– Слышишь меня? – тронул его Щепа.
Старый вздрогнул и вскинул голову. Недовольно сморщился от резкого движения, отчего его физиономия стала окончательно похожа на кору древнего дерева. Нитка слюны отклеилась от подбородка и шлепнулась на стол.
– Чего надо?
– Ты говоришь, что жил еще до Большого Снега, значит, многое должен знать, – осторожно начал Щепа. – Но почему тогда постоянно одну и ту же байку травишь? Я же давно заметил, что ты только стержень заменяешь, а суть истории все та же.
Старый знакомо прищурил глаз, и Щепа с удивлением обнаружил, что хрыч вовсе не пьян в опилки, как казалось раньше. Хотя разило от него порядочно.
– Хочешь другую байку? – наконец ответил вопросом на вопрос Старый.
– Хочу, – кивнул Щепа, мельком глянув на распинающегося перед публикой Хруста. – Что делается с теми, кого из города выгоняют? Что такое эта внешняя угроза? Эти тени на небе, гул, катастрофы – что все это? И почему начальники-тунеядцы только выдумывают, как работать, а мы работаем?
– Какая любопытная хреновинка, – усмехнулся Старый и с интересом оглядел Щепу. Стремно так оглядел: не как живое существо, а как некое занятное приспособление. – Налей-ка.
Щепа проглотил и обидный взгляд, и «хреновинку» в свой адрес. Наплескал нектар в стакан Старому. Тот мгновенно уничтожил дозу и безразлично пожевал губами, словно давно не чувствовал вкуса.
– Я не знаю ответов на твои вопросы, – негромко проговорил хрыч, и Щепе пришлось наклониться ближе, чтобы не пропустить чего-то важного. – Но вот что я тебе расскажу. Однажды я был за городом. Очень далеко за городом. Отбился, помнится, от остальных трудяг, заблудился и убрел за кордон. Долго плутал по незнакомым местам. А потом вышел на гигантское каменное поле, на котором не рос лес.
– Как это? – не понял Щепа. – Лес везде растет.
– Не везде, – покачал головой Старый. – Там сплошной серый камень. И много теней на небе. Гораздо больше, чем мы видим рядом с городом. А еще, еще там… – Он замолк, будто раздумывая, стоит ли продолжать.
– Что? Что там еще? – не вытерпел Щепа.
– Постоянный гул.
Трактир жил своей предвечерней жизнью, но Щепа не слышал ничего, кроме слов Старого, не видел ничего, кроме прищуренных подслеповатых глаз хрыча.
– Но… зачем тогда нужна эта твоя дурацкая байка про надбавки к жалованью? – спросил молодой дровосек после паузы.
Старый улыбнулся, хитро и мудро. Похлопал его плечу и сказал:
– Затем, что большинству из вас хватает одной байки на всю жизнь. И нет смысла это усложнять. А я вышел за границу. Сунулся туда, куда не положено. Увидел странные вещи, которые ни тебе, ни мне, ни всем остальным никогда не уразуметь. И понял, что совершил ошибку. Негоже смотреть вверх, пока есть на что глядеть вокруг. И пока лес растет, его надо рубить, а не вопросы задавать. Ясно?
