– Ладно, не буду, – легко согласился Маклаков. – Как скажете. Только у меня к вам просьба.
– Извините, я спешу, – сделала она попытку уйти, но он и не таких коз обламывал.
– Не стоит.
– Но это я уж сама решу, без вас.
– А вот этого делать нельзя. Просто опасно.
– Что? – голос ее сорвался до фальцета. – Вы мне угрожаете? Да я сейчас…
Рука ее снова потянулась к сумочке, где, кроме газового баллончика, наверняка лежал сотовый телефон.
– Это вы мне угрожаете.
Маклаков развел руками, показывая пустые ладони.
– Я же прошу только помощи. Чтобы вы помогли не только мне лично, но и всем нам. Вам самой, кстати, в том числе. Помогите мне, ладно? Я вас просто прошу. Пожалуйста.
Мимо прошла пара немолодых людей. Женщина в длинной синей куртке при ходьбе опиралась на костыль с четырьмя ножками. Наверное, после инсульта, судя по прижатой к животу левой руке. С другой стороны к ним приближалась молодая женщина в рыжем пальто с так называемыми «рваными» полами, как будто оно кустарно скроено из шкур животных, хотя на самом деле это было не так. И это обилие народа подействовало успокаивающе.
– Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
Софья Николаевна говорила чуть громче, чем было нужно, явно в расчете на то, что ее услышат посторонние, – а вдруг кто поможет или рядом «случайно» окажутся люди из банка или милиции.
Маклаков посторонился, пропуская женщину в «шкуре».
– Давайте я и впрямь провожу вас до подъезда. Или, если хотите, зайдем в кафе, – показал он на ярко горящую неоновую вывеску метрах в двухстах от того места, где они стояли.
– Нет, говорите здесь.
А она действительно здорово напугана. Он серьезно рассчитывал, что она согласится посидеть с ним хотя бы за чашкой кофе. Разведенка и все такое. К тому же они симпатизировали друг другу, даже романчик намечался.
– Вы видели фоторобот? – спросил он.
– Какой?
– Сонь, не надо, – совсем по-свойски сказал он. – Что мы тут с вами… Давайте не будем. Тем более вы знаете, как я к вам отношусь.
Разведенка. Без мужика. Еще не старая. Бить надо в самое уязвимое место. Или давить.
Она перехватила ручки сумки – тяжелая, ладонь режет. Маклаков быстро нагнулся и забрал, только что не вырвал у нее поклажу.
– Так вы мне поможете?
– Я не понимаю.
– Кто он?
– Ну откуда мне это знать?!
– Сонечка, – укоризненно проговорил он, – зачем вы так со мной? Я же прошу вас. Вы же знаете. Мне очень, очень нужно. И вам, и всем нам. Неужто вы думаете, что я вас обманываю? Да мы все стали жертвами какой-то чудовищной… Я даже не знаю. Понимаете? И вы. И я. Все!
До ее подъезда ходьбы было около десяти минут. В гости Маклаков не попросился. Да его бы и не пустили. Но он получил больше, чем рассчитывал сегодня. Фамилию и адрес человека, которого запомнили его коллеги. Видно, Софу здорово мурыжили, если она не забыла эти данные. Маклаков предполагал, что в лучшем, самом хорошем случае он узнает это завтра. Или не скоро. Очень не скоро. Тогда, когда в этом уже не будет необходимости.
Впрочем, не исключено, что у Софьи Николаевны просто профессиональная память. Столько лет сидеть на этих бумагах, поневоле запомнишь.
Мэтр Роман имел обыкновение обставлять свое появление с почти запредельным шиком. Дорогие, сверкающие на солнце машины, сопровождение, охрана, одежда известных марок, золото на пальцах, лучше с бриллиантами, весьма недешевые аксессуары вроде часов «Ролекс» тысяч за сто евро. А еще его частенько сопровождали красивые женщины, одна или две, что вызывало зависть у мужиков. Где он только таких баб-то находит?
Горнин смотрел на этот выезд из окна своего кабинета и чувствовал, что неприятности вырастают перед ним в полный рост. За две копейки Роман Георгиевич не то что из своего офиса не выйдет – с горшка не встанет. А тут явился во всем великолепии. Черное пальто нараспашку, белый шарф под воротником – красавец!
Его можно было бы считать позером, дешевкой, если бы Перегуда не был тем, кто он есть.
Было слышно, как тетя Люся ругается в голос, заставляя гостей вытирать ноги о мокрую тряпку, которой она мыла полы, начисто игнорируя современные приспособления для наведения чистоты, – ей сам черт был не брат, и чужие советы она не слушала, – но Горнин знал, что это всего лишь слабая и никчемушная попытка авангарда отразить атаку превосходящих сил неприятеля. Как бы там ни надрывалась бывшая зэчка, для маг-директора она была не больше чем муха на стекле его автомобиля. Да, неприятно, да, жужжит, да, отвлекает, но для всякой мухи найдется мухобойка, а то, что Роман Георгиевич до сих пор не замахнулся своей мухобойкой, – это всего лишь его добрая воля. Или лень. Либо расчет. Либо…
Додумывать Горнину было некогда.
Он быстро переместил книги и фигуры на своем столе. Он не собирался отдаваться «другу Роме» просто так. Он вообще не собирался прогибаться перед ним. Открытую всем ветрам книгу «Голос ветра» он засунул на полку, вместо нее положив на угол стола «Воспоминания и рассуждения монахов благословенного ордена иезуитов», изобилующие подробностями пыток и допросов, заканчивающихся, как правило, сожжением на костре. Мерзкая работа, но в качестве обманки для «друга Ромы» сойдет, тем более что до библиотеки бежать было некогда.
Минута, не больше, оставалась до того, как Перегуда войдет в его кабинет, и на серьезные заклятия времени просто не было. Хотя бы потому, что «друг Рома» все это увидит, раскусит и нейтрализует в секунду или меньше, да еще и обозлится, после чего конструктивный разговор станет невозможным, а ведь ради него прибыл без предупреждения маг-директор, вечный конкурент и партнер.
Только чужое, только чужое!
Проклятую католиками книгу «Код Да Винчи» на диван. Малость, пустяк, но порой даже мелочи помогают. Старинный скифский оберег в виде совокупляюшихся оленей – купленный на барахолке в Польше! – на край стола.
Мелко, мелко!
Голландская золотая блоха, крупица, чуть больше перечной горошины, помощница купцов и мореплавателей, проданная большевиками в Англию в двадцать третьем, единственный сохранившийся подлинный экземпляр, позже выменянная на кипарисовый штурвал финикийского судна, – на лацкан пиджака. И побриться бы еще. А то щетина с утра. Да с гелем бы. Самым что ни на есть жирным.
Горнин встал, делая лицо. Лицо строгого, но гостеприимного хозяина. Встал как раз в тот момент, когда Перегуда без стука открыл дверь и шагнул через порог, успев заметить, как хозяин поднимается ему навстречу.
– Здравствуй, Александр Петрович, – он на ходу протянул руку.
– Здравствуй, Роман Георгиевич, – в тон ему ответил Горнин, делая ответный жест.
