– Он его сейчас живьем сожрет! – воскликнула Афина.
– Ну и что? Ты предлагаешь мне заплакать? – сардонически осведомился Григорий.
– Милый, я тебя уверяю, что когда этот голожаберный схарчит нашего синего, он примется за нас!
– С чего ты взяла? Может, мы ему тоже понравимся, как и синему? Установим второй за день инопланетный контакт, войдем в историю…
– Да как бы не посмертно! Не забывай, этот летучий хищник поджег наш «Эйлер». А вот синий нам, считай, ничего плохого не сделал… Ну почти.
И тут до Григория дошло. Эта. Тварь. Спалила. Его. Звездолет.
Эту страшную правду подсознанию удавалось прятать от него все предыдущие пятьдесят секунд!
Но теперь, когда Афина произнесла ее вслух…
Глаза Григория налились кровью, в мышцах вскипел креатин.
Он выхватил у Афины топор и с ревом обиженного мамонта бросился к дерущимся чужакам.
Подбежав к голожаберному кошмару, Григорий изо всех сил рубанул его по спине, расчерченной пунктиром нервных узлов.
Хлынула кирпичного цвета кровь, имеющая неописуемо отвратительный запах.
Раненый инопланетянин оставил в покое поверженного ягну и, неожиданно быстро сгруппировавшись, изготовился к броску вслед за предусмотрительно убегающим Григорием.
Однако впиться в плоть теплокровного землянина ему было не суждено.
Воспользовавшись секундной передышкой, паладин подтянул к себе за шланг оброненный бластер и выстрелил. Половина восьмиметрового туловища чужака осыпалась обугленными клочьями.
Еще выстрел! И еще!
Паладин ягну так ненавидел проклятого отступника-джипса, что не успокоился, пока от того на песке не осталась куча пепла.
Смердело так, будто взорвался гальюн круизного лайнера «Россия».
Май 2622 г.
Остров Среда, архипелаг Буровского
Планета Грозный, система Секунда
– Костры – это хорошо. Но ты уверен, что их будет видно из космоса? – спросила Афина.
Говорить ей было тяжело – она вдруг почувствовала, что в своей усталости дошла до опасной черты.
Григорию тоже было нелегко поддерживать беседу после всего, что выпало на их долю в эти сутки. Но он был уверен: разговаривать нужно. Разговоры спасают их двоих от апатии. А апатия – это самое худшее, что может случиться с осиротевшими робинзонами.
– Я уверен, что из космоса отлично виден пожар «Эйлера»… Он, я надеюсь, уже привлек внимание наших. Но чтобы показать им, что мы остались живы и просим их прислать за нами транспорт, мы и разведем костры…
– А какую фигуру мы выложим?
– Ну, можно стрелу… Или гигантскую букву «Т». У этого варианта есть тот плюс, что пилоты привыкли к такой навигационной разметке. А можно просто крест. Что тебе больше нравится?
– Мне нравится крест. Опять же, символ спасения души…
– Тогда айда вон к той роще. Я буду рубить, а ты – разносить сучья по отмеченным мною точкам, – с этими словами Григорий взял в руки пожарный топор, обагренный кирпичной кровью джипса, и с мыслями о том, что этот топор – едва ли не единственная вещь, уцелевшая от их шикарного «Эйлера», – побрел трудиться дровосеком.
– Сейчас, только гляну, не завалялись ли там, на помойке лагеря, какие-нибудь грязные перчатки после наших саперов… История с Белошапко меня многому научила… К тому же у кустарника ложной бокассии, который ты собираешься рубить, ветви уж больно колючие, руки жалко. Если я поцарапаю их, как я буду производить на людей впечатление чокнутой белоручки?
Перчатки Афине удалось найти. Притом и для себя, и для Григория.
В лагере она также обнаружила пресную чистую воду, на дне сорокалитровой пластиковой бутыли плескалось кое-что. Немного, но все же…
Афина жадно выпила стакан. А следом еще два.
Если бы только утром этих суматошных суток она знала, что ночевать ей придется в этом же самом лагере! Уж она бы убедила старшего сержанта Липина и этого невротика Засядько оставить им с Гришей побольше медикаментов, консервов и фруктов… И ягод… Особенно голубики.
Когда костры, из которых был выложен крест, наконец запылали – а это случилось через два часа, – Афина с Григорием обнялись. Запыхавшиеся, потные, счастливые…
И за ту минуту, что Афина стояла, тесно прижавшись к мужу, события этого безумного вечера вновь пронеслись у нее перед глазами.
Первым делом ей вспомнилось, как пришлый товарищ их друга, синего инопланетянина – она не знала, что это был комтур ягну по имени Кадмий Сульфур – привез пострадавшему от «грифа» Гексахлорану Второму новый летательный экзоскелет.
Афина и Григорий с почтительного расстояния наблюдали за тем, как ягну бережно упаковывают аквариумы с аридотевтидами в транспортные отсеки комтура. При этом они обливали каждый аквариум быстротвердеющей смолой, которая превращалась в амортизирующую пену.
Затем супруги были свидетелями странного ритуала – прилетевший комтур не то хвалил, не то распекал своего синего многорукого коллегу за содеянное.
Делал он это совершенно безмолвно – Афина предполагала, что ягну переговаривались на частотах, не слышимых человеку – зато со множеством ритуализированных поз и жестов, напоминающих японский классический театр Но.
А затем, не сказав даже «прощайте», оба ягну умчались.
– Интересно, что эти молодчики планируют делать со своими «отцами» в аквариумах? – спросил Григорий, завороженно глядя в стремительно сереющий горизонт, где таяли две точки – комтур Кадмий Сульфур и его подчиненный паладин Гексахлоран Второй.
– Понятия не имею! Что бы мы с тобой делали с мартышками, если бы нашли их в системе Сириуса, например?
– Ну… Я бы, может, угостил их бананами. Это в лучшем случае. И, я тебя уверяю, я бы их с собой на землю не потащил…
– Но ты человек образованный и, как неоднократно отмечали твои недоброжелатели, – Афина издала сдавленный смешок, – достаточно пресыщенный… Я допускаю, что у многих наших соотечественников, особенно из числа прилежных слушателей радиоканала «Мужские песни» и потребителей пива «Потеха», возникла бы сентиментальная мысль прихватить домой пару-тройку мартышечек… Они же наши предки… Умора-то какая! Развести их, всюду расселить, от Сахалина до Карпат…
– Чтобы в России было не две, а три беды – дураки, дороги и мартышки… Ты ведь, наверное, знаешь, как тяжело содержать этих бестий в неволе? Когда мне было шесть, мне дядя живого гиббона подарил…
– Конечно, знаю. Я в школе ходила в кружок «Юный натуралист», мы в зоопарке нашем клетки убирали на общественных началах, морковку и свеклу резали. Однажды обезьяна-носач украла у меня мой портфель и как следует сходила в него!
