— Нормально…
— А то. И, заметь, под актами списания закорючки свои подмахивали как минимум три-четыре институтские шишки. Понимала администрация, что без этих списаний не будет им ни артефактов, ни экспедиций, да и сами они ничего не теряли — не с них же стоимость испорченного оборудования спросят, просто ещё привезут, для денег, что с Зоны делаются, это капля в море. Так что этого товара, уважаемый, нет в природе. Простая видимость, воздух. Естественно, заводилась другая, тайная отчётность — за сколько денег продано списанное, на какой артефакт обменяно, — но эту бухгалтерию никому уже не предъявишь.
Хорь немного раскраснелся, говорить он стал быстрее.
— А я тут вроде посредника. Намекаю, что в следующий раз списать надо, какие, мол, товары сталкеры больше уважают, а какие и даром не надо. Нужный я раньше был человек. Институт, конечно, платит гроши, но не запрещает самостоятельные приработки. Всякую «бижутерию» у сталкеров скупал, прочую мелочевку, связи налаживал…
— Заодно и о настроениях докладывал, — добавил я, и Хорь заметно дёрнулся.
— Хочешь тут работать — никуда не денешься, — огрызнулся он. — Короче, пусть у меня побудут твои новые вещички — не надо пока светиться дорогой снарягой, а то у местной публики может возникнуть нездоровый интерес.
Хитёр торговец, вопросов нет. Мол, мы, конечно же, вам верим, но…
— Ладно, проехали… Похожу пока в старой рванине. В общем, обмозговать надо. Жди.
— Только не затягивай, — буркнул Хорь. — Со дня на день меня сшибут, и плакало наше мероприятие.
— Здорово, кислятина! Всё сидишь?
— Отвали. — Ересь апатично отвернулся к окну, всем своим видом показывая, что не расположен к разговору. Да и чёрт с ним. Не чудит — и ладно. Не будет мешать думать. Хорь сказал — не затягивай. Понятно, что времени у нас мало.
«Мужики, седьмой схрон заплесневел, протух, там сейчас опасно. Будете в Зоне — не заходите, там бюреров видели, очень злые», — нацарапал я стилом на экране ПМК и отправил послание в общую сеть. То, что НИИ в курсе всех новостей и переписки сталкеров, сомневаться не приходилось, и потому сообщение должно было не отличаться от обычного, «рабочего» трёпа бродяг. Не все поймут даже среди сталкеров, что это я написал, но Сионист, Лихо, Гопстоп и ещё десятка два опытных ходоков в курсе, что такое «протухший седьмой схрон» и кто такие «бюреры», предупредят, кого надо. Через пару-тройку дней в Чернобыле-7 станет заметно меньше народу. А теперь думай, голова.
В загашниках Бара не меньше двух с половиной тонн полезного барахла и продуктов. На себе это в Зону, понятно, не вытащишь. Даже один-единственный ящик, пусть списанный, через пропускник пронести не дадут. Вот если бы одну из тех машинок научных, для которых я в позапрошлом году дорогу провешивал… а, мечтать не вредно, хотя и не полезно ни хрена. Впрочем… хм…
На автомате пролистывая на ПМК разные новости, набрёл я на раздел «задания». Как правило, на что-то дельное сталкера звали лично, а мелочевку скидывали в сеть — авось кто позарится. Хороших заданий там отродясь не было, но это, пожалуй, самое забавное.
«Нужен проводник по окраинам A3 в районе „новых“ территорий южнее Коржино и берегов Тетерева. Экспедиция из четырёх человек — два охранника, переводчик, учёный-француз, исследование новых образцов аномальной флоры. Оплата согласно тарифной сетке НИИ плюс премиальные».
Я улыбнулся. Ага, ищите дураков… шкурой рисковать в Зоне с такими довесками себе дороже, а европейцы, заразы, сверху ни цента не накинут, у них отчётность иная, мол, мы вам гранты выплатили, вот и будьте добры. А премиальные свои можете в аномалию засунуть, знаем мы, сколько это по нынешним временам. Давно торчит задание в сети, желающих не нашлось. Ждут сталкеры, чтоб у француза терпение лопнуло и осерчал он, скандал в НИИ устроил, вот тогда, сто процентов, сразу и «премиальные» подрастут не по лаборантским «тарифным сеткам», а раз этак в «дцать».
И тут меня осенило. Да так хорошо, свежо осенило, что я едва не выронил ПМК, высылая подтверждение на это задание.
— Слышь, Ересь! Живём! — сказал я, бухаясь на продавленную койку в казённой «лаборантской» квартире, из которой, если верить Хорю, нас скоро вышибут. — Интересные дела начинаются.
Философ что-то проворчал под нос, даже не обернувшись. А пока спать — скоро второй час ночи, а в НИИ приглашают в шесть. Довольны они очень, что Фреон подписался на это дело, и прямо с утра будут рады меня видеть, причём настолько рады, что даже «премию» обещали увеличить. Ну-ну. Посмотрим, как вы потом обрадуетесь, ребята.
— Спокойной ночи, Философ. Ложись дрыхнуть, завтра подъём рано.
На сей раз Ересь ничего не сказал, просто сменил сидячее положение на лежачее, всё так же уставился в окно. Ни тебе вопросов, куда, мол, зачем, ни привычное «а иди ты», ни ворчания. Молчит Ересь. Видел я такое… человек или перегорает, или бросает всё к чёрту, всеми правдами и неправдами выбираясь из Зоны. Посмотрим, что завтра будет. В НИИ я его, конечно, не возьму. Не внушает он учёным доверия, следовательно, на встречу с французом пойду один.
«Прости, Гриша. Нет больше моих сил. Я ухожу от тебя. Знай, что так жить нельзя. Ты предал меня, обменял на свою проклятую работу. Поэтому не злись и не обижайся — я женщина и не могу больше стареть в этой грязи и нищете, не желаю выглядеть пугалом с заштопанными чулками и старушечьими пальто. На развод я уже подала, если хочешь, дочь заберу с собой, в Москву».
Красивый у Маринки почерк. Аккуратный, округлый такой, ровный. И долго я стоял, не веря, не понимая, что это произошло, случилось, что Марина ушла. Хотя и ожидал такого. Говорили мне, что видели её в компании Васька, местного спекулянта или, точнее, предпринимателя. И в кафешку он её водил, на машине катал, и временами появлялись в доме цветы. Но, впрочем, мало ли злых языков, а цветы Маринке часто дарили — школа, ученики, там праздников хватает, то учителя день, то дата какая знаменательная. Не верил я или, точнее, не хотел верить. Ведь хорошо у нас начиналось всё, ещё в институте, ведь души я в ней не чаял, в своей красавице. И правды не видел. Никогда не видел, даже когда в глаза лезла, правда эта. Ждал, что наладится, утрясётся, слюбится, наконец… лучшим я был на курсе. Во всём первым, и, как планку взял, снижать её не собирался. Думал, за ум она меня полюбила, за успехи… и когда после дипломной поженились, как радовалась она, как глаза горели! Я-то думал, от любви, а она потом мне, много лет спустя, призналась, что другому радовалась: что москвичкой станет и в Ушлёпенск свой не вернётся. И предложение мне сразу, по окончании — оборонка, завидное место конструктора, глянулись мои дипломные чертежи главному, и… тогда же первый звоночек. Переехал я из Москвы под Красноярск, в оборонный КБ, и родителям отписал, что жильём обеспечен, работа почётная, и потому квартиру пусть не делят, а сестре целиком и отписывают. Марина, как узнала, что уезжать придётся, лицом почернела. Чего только я от неё не наслушался тогда… ну, думал, беременность повлияла, нервы, стресс, переезд. Впрочем, квартиру дали хорошую, трёхкомнатную, оклад неплохой положили, и вроде успокоилась она, обвыкла. Родила и через год даже в школу устроилась, на педагогические курсы записалась. Думал я, жизнь налаживаться начала. Как оказалось, до поры…
