красным молотом Дрора, Саймон, история Престера Джона оказалась мифом – ложью! Я несколько дней пытался осознать столь неожиданную новость. Но стал ли Джон менее замечательным королем? Хочешь ты или нет, людям необходимо во что-то верить. Если ты не дашь им такой возможности, они сами что-нибудь придумают.
Сейчас они боятся будущего. Большая часть того мира, который мы знали, лежит в развалинах, Саймон. И те, кто уцелел, будут опасаться Мириамель – потому что она дочь своего отца, и никому не известно, что она сделала – а кроме того, если говорить прямо, она молодая женщина. Баронам необходим мужчина, сильный, но не слишком, и они не хотят гражданских войн из-за того, кого королева выберет в мужья. – Изгримнур протянул руку, чтобы коснуться Саймона, но тот отшатнулся. – Выслушай меня. Люди, следовавшие за Джошуа, любят тебя почти так же, как любили принца. В некотором смысле даже больше. Ты знаешь, и я знаю, что твоя кровь ничего не меняет – она красная в любом случае. Но твой народ должен во что-то верить, сейчас им плохо, они лишились своих домов и голодают.
Саймон смотрел на герцога. Изгримнур чувствовал силу ярости молодого человека. Он и в самом деле вырос. Он будет грозным мужчиной – нет, Саймон уже им стал.
– И ради каких-то фокусов вы хотите, чтобы я предал Мириамель? – потребовал ответа Саймон.
– Не предал, – возразил Изгримнур. – Я дам тебе несколько дней на размышление, а потом пойду к ней и все расскажу. Завтра мы похороним наших мертвых, и люди увидят нас всех вместе. На данный момент этого будет достаточно. – Герцог тряхнул головой. – Я не намерен ей лгать, Саймон, – я так никогда не поступаю, – но я хотел, чтобы сначала меня выслушал ты. – Ему вдруг стало ужасно жалко Саймона.
Наверное, он надеялся, что у него будет возможность спокойно зализать свои раны – ведь у него их полно. Как и у всех нас.
– Подумай, Саймон. Ты нам нужен, и мы все тебя просим. Мне будет очень непросто привести в порядок мое герцогство, не говоря уже о том, какие проблемы будут у юного Вареллана в Наббане и у тех, кто уцелел в Эрнистире. Нам необходима хотя бы видимость появления Верховного короля, того, кто займет трон в Хейхолте.
Он поднялся с низкой ступеньки, у него снова болела спина, неловко поклонился Саймону – что уже само по себе вызвало у юноши странные чувства – и, тяжело ступая, вышел из тронного зала. Все молчали. Герцог чувствовал, что Саймон смотрит ему в спину.
Да поможет мне Бог, – подумал Изгримнур, выходя в сумерки. – Мне необходимо отдохнуть. Причем долго.
* * *
Услышав шаги, он отвел взгляд от огня.
– Бинабик?
Она вышла на свет. Несмотря на прохладную весеннюю ночь и пятна еще не сошедшего снега, ее ноги были босыми. Ветер, который дул вдоль склона холма Хейхолта, трепал ее плащ.
– Я не могу заснуть, – сказала она.
Некоторое время Саймон колебался. Он никого не ждал, и меньше всего ее. После долгого дня, когда они поминали Джошуа, Камариса, Изорна и остальных погибших, Бинабик ушел, чтобы провести вечер со Стрэнгъярдом и Тиамаком, оставив Саймона сидеть в раздумьях перед своей палаткой. Ее появление вполне могло быть сном, который ему приснился, когда он уснул перед костром.
– Мириамель. – Он неуклюже поднялся на ноги. – Принцесса. Садись, пожалуйста. – Он указал на камень перед костром.
Она села и завернулась в плащ.
– Ты в порядке? – наконец спросила она.
– Я… – Он немного помолчал. – Я не знаю. Все так странно.
Она кивнула:
– Трудно поверить, что все закончилось. И они исчезли навсегда.
Он с сомнением повел плечами, не вполне уверенный, о ком она говорит – о врагах или друзьях.
– Но нам нужно очень многое сделать. Люди разбежались, мир вывернут наизнанку… – Саймон развел руки в стороны. – У нас полно работы.
Мириамель наклонилась вперед и протянула руки к огню. Саймон смотрел, как свет играет на ее изящных чертах, и безнадежность наполнила его сердце. Пусть в его теле текли целые реки королевской крови, но это не имело значения, если Мириамель к нему равнодушна. За весь долгий день похоронных обрядов она ни разу не посмотрела ему в глаза. Казалось, что даже их дружба исчезла.
Было бы только справедливо по отношению к ней, если бы я позволил им заставить меня занять трон. – Он отвернулся и стал смотреть в огонь, чувствуя себя униженным и подлым. – Но трон по праву принадлежит ей. – Она внучка Престера Джона. Какое значение имеет то, что какой-то предок Саймона был королем два столетия назад?
– Я убила его, Саймон, – неожиданно проговорила Мириамель. – Я проделала такой долгий путь, чтобы поговорить с ним, попытаться объяснить, что понимаю… но вместо этого убила. – Она была опустошена. – Убила отца!
Саймон отчаянно пытался найти нужные слова:
– Ты нас спасла, Мириамель.
– Он был хорошим человеком, Саймон. Быть может, шумным и нетерпеливым, но… до того, как моя мать… – Она быстро заморгала. – Моего собственного отца!
– У тебя не было выбора. – Саймон испытывал боль, глядя на ее страдания. – Ты не могла поступить иначе, Мири. Ты нас спасла.
– В конце он меня понял. Да поможет мне Бог, Саймон, я думаю, он хотел, чтобы я это сделала. Я посмотрела на него… он был таким несчастным. Он ужасно страдал. – Она вытерла лицо плащом. – Я не стану плакать, – хрипло сказала она. – Я устала от слез!
Ветер усилился, тяжело вздыхая в траве.
– И милый дядя Джошуа! – сказала она немного спокойнее, но печальнее. – Погиб, как и все остальные. Их больше нет. Моей семьи. И бедный, так сильно страдавший Камарис. О, господи. Что за мир? – У нее дрожали плечи. Саймон потянулся к ней и неловко взял за руку. Однако она не попыталась ее отобрать, хотя он не сомневался, что так будет. Некоторое время они молча сидели рядом и смотрели в потрескивавший костер. – И еще К-кадрах, – наконец добавила Мириамель. – О, милосердная Элизия, в некотором смысле он – худшая потеря. Он хотел лишь умереть, но ждал меня… нас. Он остался, несмотря на все случившееся и ужасные вещи, которые я ему сказала. – Она опустила голову и стала смотреть в землю. Ее голос наполнила боль. – Он по-своему меня любил. Это было жестоко с его стороны, верно?
Саймон покачал головой. Тут нечего было сказать.
Внезапно она к нему повернулась.
– Давай убежим! – предложила Мириамель. – Мы можем взять лошадей и к утру будем в полудюжине лиг отсюда. Я не хочу быть королевой! –
