Катарина пожала плечами:
— Может, весна, конечно, и прекрасна, но дерьмо на дороге всю ее красоту скрывает. Не увязнуть бы нам в этом болоте.
— Не увязнем. Машина у вас что надо, да и за рулем профессионал, — снова засмеялся Василис, объезжая упавшее дерево.
Скоро проселочная дорога сменилась асфальтовой, а сельский пейзаж — городским. Мертвый город встретил нас гробовой тишиной, которую изредка нарушало мрачное карканье ворон.
Катарина опустила стекло и прижала к плечу ружейный приклад. Монах, сидящий на заднем сиденье рядом с девушкой, последовал её примеру.
— Стрелял когда-нибудь раньше? — обратился я к нашему молчаливому попутчику.
— Всего один раз по бутылкам, еще в молодости, — монах махнул рукой и виновато улыбнулся. — А что, так заметно?
— Заметно, — ответила за меня Катарина, и добавила: — Когда стрелять будем, главное не торопись.
Монах кивнул и перекрестился. В напряженной тягостной тишине витало что-то недоброе.
— Смотрите, друзья, — Василис указал на виднеющиеся вдали золотые купола, — это и есть багринский Храм, один из самых больших во всей Славии.
— И один из самых красивых, — продолжил монах, — настоящее чудо света! Собор был действительно великолепен: мощные стены устремлялись в небо на высоту пятнадцатиэтажного дома, а колоссальный центральный купол мог бы накрыть собой небольшую улицу.
— Вот это да… — произнесла Катарина, когда мы выехали на площадь перед Храмом, — какая красота.
— Последняя цитадель жизни посреди мертвого города… — задумчиво сказал Василис.
На мгновение, какое-то мгновение, мы так увлеклись созерцанием Храма, что совершенно забыли об осторожности. Поэт вышел из транса первым и сразу же ударил по тормозам. Прямо перед машиной стоял человек с поднятой в знак приветствия рукой. Мы остановились так резко, что ехавший за нами фургон с монахами едва не врезался в наш внедорожник.
Не сговариваясь, мы почти одновременно выскочили из машины. Монах поднял ружье и прицелился, Катарина просто повернула ствол своего оружия в сторону незнакомца, с такого расстояния она не промахнулась бы и с завязанными глазами.
Человек улыбнулся и … перекрестился.
— Мир вам, последние судьи, — произнес он, — я принес вам весть.
Голос у него был таким же, как и у посланника, что посетил нас в Ринермо.
— Ангел… — выдохнул я.
— И так меня называли на языке ином, — неожиданно вестник перестал улыбаться, и его лицо приняло серьезное выражение. — Новости, что я вам принес, не слишком вас обрадуют, СЕЙЧАС.
В этом Соборе давно нет ничего святого, это не более чем музей, памятник архитектуры. Выживших в нем тоже нет. Нет и никогда не было, а те парни, которые вас сюда отправили, — волки в овечьих шкурах, сейчас вырезают монастырь.
— Значит, — я показал рукой на Собор, — он пуст?
— Нет, не пуст, — ответил ангел. — И войти туда нужно. Там тебя кое-кто ждет, Марко.
Посланник обвел нас внимательным взглядом и продолжил: — Только ты сможешь войти сейчас в Собор и остаться в живых. По крайней мере, у тебя есть шанс. У других его нет.
— Мы не можем пойти с ним? — спросила Катарина.
— Делать этого вам не стоит. У каждого свой путь. Путь Марко проходит через Собор.
— Но он ведь сможет выбраться оттуда?
— Прости, Катарина, но этого я не знаю. — Ангел подошел ближе и улыбнулся грустной доброй улыбкой. — Знаю только, что даже смерть не в силах погасить огонь любви. Ты и сама это знаешь.
Яркая вспышка, как и тогда в Ринермо, на мгновение лишила нас способности видеть. Когда зрение к нам вернулось, ангела уже не было. Монахи, высыпавшие из фургона, обсуждали увиденное чудо, спрашивали нас о чем-то, мы же просто стояли, смотрели на Собор и молчали.
Первым обрел дар речи монах, ехавший с нами: — Беда, братья. Миша с Илиром одержимые, оказывается.
— И если не поторопитесь обратно, то монастыря не станет, — продолжила за него Катарина. — Езжайте, а мы Марко подождем. Должен же тут кто-то быть, когда он выйдет. Верно я говорю?
Я кивнул головой:
— Езжайте, братья, и разберитесь там с одержимыми.
Когда монахи уехали, Василис похлопал меня по плечу:
— Делай, друг мой, что должен, а мы тебя дождемся. Столько, сколько нужно, подождем, а, Катариночка?
— Верно, — с трудом сглотнула девушка, — столько, сколько нужно, и даже больше. Я так не хочу, чтобы ты уходил, Марко! Но если должен, то я не стану тебе мешать глупым кудахтаньем. Что может быть хуже, чем спутница, путающаяся под ногами. Я… понимаешь…
Я обнял девушку, которая задыхалась от волнения и никак не могла найти нужные слова.
— Подождите меня минут сорок, а потом убирайтесь отсюда. Если что, я и сам доберусь, со мной ведь Святой Дух, мне все равно, сколько их будет, а вот вас могут числом взять.
— Да ладно, никто нас не возьмет, — попыталась возразить Катарина, — дождемся в любом случае.
Я поцеловал девушку, а затем повернул ее лицо к себе и посмотрел в глаза:
— Слушай меня внимательно, маленькая. Вы подождете меня сорок минут, потом заведете машину и уедете. Если я не вернусь, ты продолжишь наше дело. Дело, на которое нас благословил ангел в Ринермо. Всё ясно?
— Так точно… — прошептала Катарина и смахнула слезу. — Сделаю все, как ты сказал. Я тебя люблю и всегда буду любить. До самой смерти и даже после нее.
— Я тоже люблю тебя, лучшая из женщин, — я снова обнял свою спутницу, затем Василиса и оставшегося с нами монаха.
— Ну… я пошел.
Я — поэт Василис Коридис, Катарина и монах, имени которого, к сожалению, не помню, — остались ждать у машины, а Марко ушел. Он ушел уверенно, своей нарочито вальяжной походкой вразвалочку, на встречу с тем, кто ждал его в Соборе. Кто мог ждать Марко в Соборе, который даже ангел назвал музеем, утратившим святость? Какой силой обладает тот, кто ожидает Марко, если даже ангел не знал исхода этой встречи?
Прошло десять минут, потом ещё десять, потом еще двадцать. На площади было по-прежнему тихо. Марко не вышел из Собора. Бросив последний взгляд на часы, Катарина вздохнула и открыла дверь машины: — Поехали, Василис, сорок минут.
— Давай подождем ещё, — предложил я, — вокруг вроде тихо…
— Нет, Марко сказал ровно сорок минут, и мы сделаем так, как он сказал.
— Марко нас простит, вот увидишь. Ему ведь пешком до монастыря часов пять идти придется.
— На войне приказы командира не обсуждаются, его слово для меня закон, — отрезала девушка и, пересев на место водителя, завела двигатель.
В очередной раз я изумился твердости характера и удивительной преданности этой девушки. Интересно, как бы повела себя на её месте моя нубийская принцесса?
