Идти пришлось кварталов пять, при этом я все равно несколько раз проверился. Том Малек, он же Томаш Малиновский, в моем кругу профессионального общения считался слабым звеном. Мной считался, понятное дело. Официально Том работал электриком, держал лавку, торгующую пылесосами, электрическими утюгами и прочим подобным, а заодно чинил все эти атрибуты сытой жизни по всему району. Это было, так сказать, витриной. А кроме этого он подрабатывал тем, что умел добыть схемы сигнализаций в немалой части города, потому что у него кто-то работал в фирме, которая эти сигнализации ставила. Том знакомством не делился, но я и не настаивал, потому что работать через посредника во многих случаях безопасней.
Обратной стороной медали являлось то, что он торговал своими тайными знаниями достаточно широко, то есть в принципе, через него можно было выйти на меня. Но именно что в принципе, потому что он даже моего имени настоящего не знал, а человек, который нас познакомил, вынужден был срочно покинуть Большой Каир и теперь обретался неизвестно где, скрываясь от железной руки закона. И все же я никогда не подъезжал к его магазину на своей машине, а подходя, был настороже.
Магазин располагался не на самой Костюшко, а в переулке рядом, в двух домах. Для того, чтобы туда дойти, я свернул за два переулка вправо, обошел кварталы по параллельной улице и вышел с другой стороны.
Закрыто, но я точно знал, что Тома застану на месте, он редко куда-то выходит и даже живет в квартире на третьем этаже, над магазином.
Стучаться в парадный вход я не стал, обошел со двора и позвонил в дверь черного хода, обитую жестью. Почти сразу послышались неровные шаги, глазок в двери на момент потемнел, а затем послышался звук отодвигаемого засова.
— Бернар, — ухмыльнулся он, пропуская меня и протягивая руку.
— Том. Как дела?
Да, он знал меня как Бернара и считал, что я из Парижа, француз. И вообще полагал, что я «гастролер», потому что я несколько раз в разговоре намеренно ронял такие фразы, из которых можно было сделать подобный вывод.
— Какие у нас могут быть дела? — вздохнул он. — Хотя бы кризис заканчивается, и за то спасибо.
Вообще он не бедствовал, но придерживался мысли, что если хвалить жизнь, то она от тебя отвернется, и тогда удачу спугнешь. Человек, что меня с ним познакомил, рассказывал, что Томаш раньше жил в Кливленде и хотя вроде бы тоже чинил утюги, но при этом и сам занимался взломами. Точнее, работал со взломщиком специалистом как раз по сигнализациям. Как-то они взяли заказ на добычу неких важных документов, куда-то залезли, а там все пошло не так, нагрянула полиция, пошла стрельба, самого взломщика убили на месте, а Том ухитрился выпрыгнуть в окно, повредив ногу, и даже доковылять до оставленной неподалеку машины, на которой и скрылся. На этом ему удача изменила, потому что заказчик резонов знать не хотел и решил Тома строго наказать, а наказанные им обычно отправлялись плавать с чем-нибудь тяжелым на ногах, а заодно травма оказалась серьезной и Том охромел. После чего он решил сменить американский климат на каирский и перебрался сюда.
Хромал он заметно. Так ему было около сорока, наверное, и независимо от американизированного имени выглядел он типично по-славянски, при этом постоянно носил круглые очки с простыми стеклами и длинные шляхетские усы. И думаю, что не из патриотических побуждений, а потому, что в совокупности очки с усами его сильно меняли.
Задняя комнатка магазина представляла собой смесь склада подержанного товара, мастерской и «мужского логова». Жена Тома, с его слов, отличалась сварливостью, так он здесь от нее прятался. И курить она ему дома не позволяла, а здесь хоть топор вешай, и на столе в пепельнице тлеет сигарета. Впрочем, гостеприимный хозяин сразу распахнул маленькое зарешеченное окно, ведущее во двор, хотя дым от этого не развеялся.
— Садись, — предложил Том, показав на расшатанный стул с плетеной спинкой. — С чем пожаловал?
Сам он уселся напротив, через угол стола.
— С чем я могу пожаловать? — вроде как удивился я вопросу. — Вот здесь три адреса, — я вытащил из кармана листок и протянул ему. — Надо узнать, если ли вообще у них сигнализация, а если есть, то какая.
— Ты всегда печатными буквами все пишешь, — хмыкнул он, разглядывая написанное через свои ненужные очки. — Боишься почерк оставить?
Я только улыбнулся доброжелательно.
— Понимаю, — кивнул он. — Осторожность — первое дело, как раз поэтому с тобой дела веду. Я тоже осторожный.
Вообще-то он больше суеверный, чем осторожный, обходить квартал, если черный кот перешел дорогу, — все же суеверие, но спорить я с ним не стал. Пусть и вправду думает, что я с ним согласен. Кстати, среди взломщиков вообще много суеверных.
— В этом мы друг друга понимаем.
— Только из Парижа?
— Ну, вот давай без лишних вопросов, — засмеялся я.
Я даже французский акцент симулировал, хотя говорили мы на английском, и тщательно контролировал себя, чтобы не забыться.
— Посмотрю, что можно сделать, — он убрал записку в карман. — Дай мне время до понедельника. И аванс тоже можешь дать.
Сумма аванса никогда не менялась, поэтому я молча отсчитал тридцать фунтов пятерками и выложил на стол. Деньги из рук в руки он тоже никогда не брал, говорил, что примета плохая. А вот со стола взял, с этим все в порядке, и тоже сразу в карман сунул.
— Тогда давай за удачу, — заявил он, поднялся со стула и направился к шкафу. — Дамскую или мужскую?
Отказываться нельзя, это тоже примета какая-то у него, да и не хотелось отказываться, потому что Том самостоятельно готовил наливки, а вишневка у него вообще получалась на диво. Делал все наливки он двух видов крепости, полегче и совсем как водка, и как объяснял, по-другому и не получается, это процесс такой. Сам он всегда пил «мужскую», а вот мне на вкус больше нравилась «дамская», просто живая вишня на вкус, да и сам Том относился с пониманием, говоря, что «вот никогда не поймешь — кому что лучше». То есть на моем статусе в его глазах это никак не отражалось.
— Дамскую, как всегда.
— Как пан пожелает, — слово «пан» легко вставилось в английскую фразу, а акцент у Томаша был совершенно американским.
Вернулся он от шкафа с двумя бутылками с рукописными наклейками на них, и парой высоких рюмок, которые и выставил на стол.
— Это пану, а это мне, — он сноровисто их наполнил, в воздухе запахло вишней. — У меня на родине nalivki не делали, но вот бабка жила в России и там научилась. Бабка у меня, к слову, за князем замужем была, я не рассказывал?
— Рассказывал. Могу уже сам тебе всю ее биографию поведать, во всех версиях.
