— Хотел бы я знать, что ты при этом чувствовал, — проговорил он севшим голосом. — С твоей стороны это был не совсем хороший поступок…
Джел скривил рот.
— Возможно. Hо я могу делать и гораздо худшие вещи… Я благодарен вам за вашу честность.
Агиллер положил ему руки на плечи.
— Пойми меня правильно. Я так редко себе угождаю, что мне самому уже трудно знать, чего я хочу и что я делаю, хорошо это или плохо. Прости. Я даже не думал, что открою тебе когда-нибудь правду… Я постараюсь вернуться за тобой.
Через пару минут, когда удалился и стих лихой топот копыт на набережной, в каюту тихим шагом прошествовал Скей, холодно взглянул на сидящего среди смятых простынь Джела, который с невинным видом прикладывал пальцы к кровоточащей прокушенной губе, и, выдохнув: "Развратная тварь!" — залепил ему хлесткую пощечину. В тот же момент Скей рухнул на колени с заломленной за спину рукой. Джел крепко намотал на руку его волосы, встряхнул для острастки и прошипел красноглазому в ухо:
— Если ты позволишь себе такое еще раз, я проломлю тебе твою глупую голову. Не твое собачье дело. Понял?
Больше трех суток "Брат Солнечного Брата" провел в порту Криоса. Первые два дня производилась ревизия имущества и улаживание всевозможных формальностей. Пифером был удивлен, когда обнаружил в деловом дневнике Агиллера запись о том, что документы Джела еще из Ифаранты были курьером отправлены на регистрацию в Столицу для включения там в налоговые списки. К счастью, разобраться с этим делом поподробнее Пиферому не позволило то замешательство, в котором он пребывал последние дни, неожиданно для себя возглавив миссию, в которой изначально ему отводилась лишь роль третьего дублера, обязанного, к тому же, следить за двумя исполнителями первых ролей, и та масса забот, которая в результате на него свалилась. В одной куче оказались корабль, покойник, нотариальные дела о наследстве, деньги, выделенные на затраты, связанные с путешествием, — "Солнечный Брат" обходился своим хозяевам отнюдь не дешево. От перекупленного каторжника, от похожего на бегство отъезда Агиллера, совершенного без всяких объяснений, от политических свар внутри Тау Тарсис его отвлекли насущные проблемы финансов, ограниченного времени и личной ответственности.
После пятичасовой службы по погребальному чину, совершенной в криосском храме Врат Шумгальгана, Джел тихо вернулся на камбуз, куда переселился сразу после отъезда Агиллера, и с этого вечера не сидел больше без дела, а стал помогать Гирпаксу топить плиту, драить котлы и разносить пищу команде. План побега представлялся ему приблизительно. Ночью "Брат Солнечного Брата" обычно отходил подальше от берега, чтобы не напороться в темноте на рифы. Тихо спрыгнуть за борт и проплыть две-три лиги, выдерживая направление по звездам, для Джела не составило бы труда. Он жалел, что тянул с эти делом так долго. Надо было бежать самому, не оглядываясь на Агиллера, утверждавшего, что "все будет хорошо", гораздо раньше и без ведома Скея, которому опасно знать слишком много.
В течение всех трех дней не мог решиться вопрос о том, как поступить с кораблем. Ни капитан, ни Пифером на знали, следует ли им продолжить путь в Икт, как предполагал первоначальный план, оставить "Солнечного Брата" в Криосе до официальной церемонии введения Ирмагора в наследство и дождаться его распоряжений (но тогда Пиферому пришлось бы искать попутный транспорт и самому добираться до Икта или, с учетом последних событий, даже до Столицы, чтобы сдать полномочия и отчитаться о проделанной работе), или же, поскольку арданская подать от самого Диамира путешествует посуху, вернуть галеру обратно в Диамир, к порту которого она приписана.
Приказ об аресте Ирмакора в положенное время оглашен не был. На третий день было вскрыто завещание, и Пиферому все-таки пришлось принять решение, как ни пытался он избежать любых личных распоряжений.
"Солнечный Брат" должен был доставить в Столицу тело усопшего, где его захоронят в семейной усыпальнице.
К вечеру третьего дня на палубе между мачтами уже стоял запаянный свинцовый гроб, и спешно шла погрузка купленных тут же у местного работорговца ста гребцов, запаса воды и продовольствия.
Капитана лихорадило от желания как можно быстрее отплыть. Команда его была набрана из свободных людей, работающих за жалование, и он боялся, что к утру половина их разбежится, не отваживаясь выйти в дальнее плавание с таким опасным грузом на борту, как покойник-самоубийца.
Со смесью любопытства, настороженности и, одновременно, странного чувства ненормальности всего происходящего, Джел наблюдал за воцарившимся на борту хаосом через всегда приоткрытую для притока свежего воздуха дверь камбуза.
Гроб никак не могли спустить в трюм. Он был чудовищно тяжел и застревал в люке, каким бы боком его не поворачивали. Взгляд каждого, кто проходил по пристани мимо, цеплялся за него, и вскоре на берегу собралась уже толпа из нищих, проституток, разного рода подозрительных оборванцев, праздношатающихся матросов с других судов и солдат городской стражи в увольнении. Все они на разные лады подавали советы и громко комментировали действия тех, кто суетился вокруг гроба. Несколько бочек с арданским вином при разгрузке были разбиты, обломки их лежали тут же или плавали в мутной воде у причала, возглавляя флотилии из огрызков яблок и арбузных корок.
Дважды уже пришлось платить штраф за загрязнение и беспорядки на территории порта: за те бочки, что повредили грузчики, и за те, что были оставлены без присмотра и продырявлены нищими, устроившими затем возле них драку. Бочки, которые остались целы, грузили невдалеке на подводы. Вино в них в самом деле было хорошее, и все на корабле с грустью гадали о его дальнейшей судьбе.
К ночи капитан, неплохой человек, весьма образованный и обычно очень сдержанный в поведении, дошел до белого каления и был близок к умопомешательству. На корабле поймали уже трех воров, тем не менее, предыдущей ночью была украдена бухта каната, из обшивки кое-где вытащены медные гвозди, а из каюты стащены астролябия и хрустальная чернильница с серебряной крышкой — вещи, до которых можно было дотянуться из окна, не влезая внутрь каюты. Пятеро матросов сбежали, им срочно пришлось искать замену. Не вызывал доверия работорговец, предложивший за подозрительно малую цену гребцов, так как, по слухам, в нескольких поместьях на востоке люди поголовно вымирали от болезни, занесенной откуда-то из-за гор. Сейчас по всем главным дорогам провинции и на воротах города стояли чумные кордоны, поворачивающие назад путешественников с востока.