И потом:
— Нет, ее пока оставь. Присматривайте за ней, вот и все. И потактичней, потактичней. Человек не задает вопросов, когда ему хорошо. А вот если плохо — он и начинает рыпаться… А что те? Те как обычно. Возитесь, мол, в своем дерьме сами, нас не касается. Вот из-за вдовы там, видите ли, беспокоятся.
И, после паузы:
— Так что вы с ней там поаккуратней.
Положил трубку и устало потер лицо ладонью.
— Вот дерьмо! — сказал он в пространство.
* * *
Официант-араб подошел с блокнотом.
— Две шаурмы, — сказал Стас, — вино красное. Кофе. Коньяк. И выключи ты эту попсу. Поставь что-нибудь поколоритней.
Официант черкнул что-то в блокноте. Лиза присмотрелась — он писал арабской вязью.
«Надо же, — подумала она, — а он и вправду араб. Не притворяется».
Вместо разухабистого женского голоса из колонок полилась томная восточная мелодия. Сладкий, точно рахат-лукум, мужской голос выводил что-то. Лиза могла различить лишь повторяемое на различные лады слово «хабиба».
— Что такое «хабиба»? — спросила она спутника.
— «Любимая», — ответил он.
Официант, который как раз откупоривал бутылку, вдруг заинтересовался.
— Вы понимаете, о чем он поет? — спросил он.
— Ну, — вежливо ответила Лиза, — не совсем.
Официант вдруг многозначительно закатил глаза и широко развел руки, точно обнимая невидимый, но довольно пышный стан.
— Любов! — сказал он трагическим голосом. — Любов!
И удалился, качая головой.
— Ну что? — довольно спросил Стас какое-то время спустя. — По-моему, как раз то, что надо. — И со скрытой усмешкой добавил: — По крайней мере, это не шикарное заведение.
Лиза благодарно кивнула. От коньяка по всему телу разлилось блаженное тепло, а полумрак небольшого зала действовал успокаивающе: в первый раз за все это время ощущение чьего-то пристального внимания отпустило ее.
«Он что-то говорил тогда про перестрелку на Профсоюзной, — подумала она. — Похоже, ему известны подробности. Может, стоит расспросить…» Но расспрашивать ей не хотелось, вообще не хотелось об этом думать. Томная восточная мелодия вытягивала все жилы; она вдруг словно увидела себя со стороны — молодая женщина рядом с красивым мужчиной. По-настоящему красивым и чуточку опасным — именно такие и привлекают пристальные женские взгляды.
— А где вы работаете? — спросила она.
— Я — инструктор по восточным единоборствам, — пояснил он с усмешкой. — А вы думали?
— Не знаю… я думала, какой-нибудь спецназовец.
— А я и служил в спецназе. Пару лет назад. Что вас беспокоит, Лиза? Вы меня боитесь?
— Нет, что вы, — поспешно ответила она. — У меня сейчас просто очень тяжелая пора.
— Да, я знаю. Вы недавно похоронили мужа. Но, уж простите меня, вы вовсе не выглядите скорбящей. Вы выглядите испуганной. Все время озираетесь. Официант за стойкой бокалом звякнет — вздрагиваете. Вас что, кто-нибудь преследует? Угрожает вам?
Лиза закусила губу. Как объяснить? И что?
— Нет, — сказала она наконец, — никто мне не угрожает. Ерунда.
— Я вам не верю, — спокойно ответил он.
Она лишь молча пожала плечами.
— Я понимаю вашу сдержанность — с чего бы вам доверяться случайному знакомому? Но, Лиза, если вам действительно понадобится помощь… Я имею в виду — реальная помощь…
— Спасибо, — чуть слышно сказала Лиза, опустив голову.
Он погрел в ладони бокал с коньяком, отпил глоток:
— За все хорошее.
Она кивнула.
Бокал как-то незаметно опустел, и она услышала пульсирующий шум в ушах. Все тревоги последних дней отошли куда-то в дальний уголок сознания, и ей было почти спокойно. Нарядные, оживленные посетители, приглушенный свет, мягкая музыка — все это располагало к бездумному отдыху, возвращая к давно забытому времени, когда она, молоденькая девочка, не обремененная бытовыми хлопотами, могла коротать вечера в приятной компании.
Стас взглянул на часы.
— Они скоро закрываются. Да и нам пора. Я отвезу вас домой.
Он знаком подозвал официанта.
Пока он расплачивался, Лиза незаметно его разглядывала — и даже почувствовала некоторое тщеславие: внимание такого красивого спутника польстило бы любой женщине.
Они оказались на улице, Стас распахнул дверцу своего темно-вишневого «Вольво», помог ей сесть и сам умостился за руль.
— Ой! — сообразила она. — Нас же ГАИ заберет! Нельзя было пить.
— Не заберет, — уверенно сказал он и улыбнулся.
Машина мягко тронулась и полетела вдоль залитого светом Нового Арбата, по Ленинскому, чтобы выбраться наконец на окраину, где безликие здания перемежались с пустырями и темными стройплощадками.
Их и правда никто не остановил. Она искоса посматривала на Стаса — на его четкий профиль, изредка выхватываемый из сумрака фарами встречных машин, на уверенно лежащие на руле сильные руки…
…совершенно незнакомый ей человек…
Наконец она сообразила, что они уже подъезжают к ее дому. Стас остановил машину во дворе. Она открыла дверцу и обернулась к нему.
— Спасибо, — искренне сказала она. — Это был чудесный вечер.
— Погодите, — усмехнулся Стас. — Пока я не увижу, что вы целой и невредимой вошли в свою квартиру, я не успокоюсь. У вас просто потрясающая способность притягивать на свою голову всяческие неприятности. Уж мне-то известно!
Она попробовала слабо запротестовать, но он уже стоял рядом с ней — она даже не заметила, как он вышел из машины: так быстро все получилось… или коньяк подействовал на нее слишком оглушительно.
В лифте она неожиданно поняла, что стоит совсем рядом с ним — так близко, что ощущает тепло, исходящее от его тела. Голова у нее кружилась, и она была вынуждена ухватиться за его руку.
На лестничной площадке он терпеливо ждал, пока она справится с замком: ключ все выскальзывал из непослушных пальцев.
Наконец замок поддался, она сделала неуверенный шаг за порог, но что-то побудило ее обернуться, и она вдруг оказалась в объятиях Стаса. Его сильные, уверенные руки обхватили ее за плечи, прижали к себе. Она попробовала высвободиться, но ей явно недоставало убедительности.
— Не переживай, — услышала она его голос, — расслабься.
«Я ведь совсем его не знаю! — в отчаянии подумала Лиза. — Кто он такой? Телохранитель у какой-то шишки? Спецназовец? Рэкетир? И ведь всего лишь несколько дней назад… О Господи, что я делаю!»
Но тело отказывалось внимать голосу рассудка. Она цеплялась за этого сильного полузнакомого человека, как за последнюю соломинку, способную удержать ее на плаву.
«Ах, гори все огнем!» — вновь пронеслось в ее затуманенной голове…
Осторожно, нежно Стас помог ей освободиться от черного платья, и Лиза застыла в полутьме, на миг смутившись, и вновь отчаянно вскинула руки, обнимая его за шею.
… Телефон на столе все звонил и звонил, потом перестал: она не заметила ни того ни другого.
* * *
— Тебе что, собственно, надо? — недовольно спросила Серафима, сокурсница Павла и третья и, видимо, последняя жена академика Гаспаряна. — Он себя плохо чувствует.
— А мы договорились, что он меня примет, Симка, — упрямо сказал Павел. — Еще вчера вечером договорились.
Серафима неодобрительно оглядела его: зная Павла «сто лет», она могла особенно с ним не церемониться.
— Пашка, — проворчала она, — от таких, как ты, одно беспокойство.
Но пропустила.
Павел прошел по дубовому паркету — когда-то натертому воском до блеска, а сейчас выщербленному, тусклому. Во всем чувствовался некоторый упадок, этакая патина времени, но все равно квартира была роскошная, настоящая профессорская обитель; с темной мебелью резного дерева, ком- натой-«фонарем» и книжными полками до потолка.
«Все Симке достанется», — подумал он. Единственная дочь академика от первого брака, которая была лет на десять старше Серафимы, давно уже жила в Штатах со своим мужем; прежние жены умерли. — Серафима подхватила Сыча во время его повторного вдовства, будучи его студенткой- дипломницей. И брак, как ни странно, оказался удачным — вот уже десять лет живут душа в душу.
— Здравствуйте, Вадим Погосович. — Павел уселся на предложенный стул и, опустив все полагающиеся в таких случаях прелиминарии, приступил прямо к делу.
— Жмурика я тут потрошил, — сказал он, обращаясь к сидевшему напротив могучему старцу, — ну и всплыло кое-что любопытное. Не хотите поглядеть?
Тот мощной лапой подгреб бумажки к себе.
Кинул взгляд, поморщился:
— Ну и почерк у тебя!
И вдруг насторожился.
— Погоди! А это что?
— Первичный осмотр. Анатомические аномалии. А это — биохимия. Сахар, липиды… АТФ.
Терпеливо-доброжелательное выражение медленно сползало с лица академика. Наконец он поднял голову от бумажек и поглядел на Симу, которая стояла в дверях, держа в руках поднос с двумя чашками чая.
