который Копернин заранее отделил от намертво застрявшего в ветках черепа с рогами и в сторону оттащил, заворочался, загремел костями в попытках встать. Корни Батюшки вились совокупляющимися полозами, но в этот раз почему-то не могли понять, где обидчик, которого нужно хватать. Небо побагровело, словно при солнечном затменье.
Владу было страшно как никогда в жизни, но он рубил и рубил. Топот бегущих великанов слышался уже совсем рядом. Казалось, ещё минута, и они вымахнут из леса, чтобы растоптать кощунника, соревнуясь за право раздавить голову. Но тут наконец ствол надломился, и Батюшка величаво поплыл к земле, роняя в падении листья. Он не рухнул, а словно бы лёг на мягкую перину. За те секунды, пока дерево падало, листва – вся! – успела не только слететь с ветвей, но потемнела, иссохла и просыпалась на тело своего павшего хозяина уже прахом. Влад обессилено повалился рядом, почти такой же безжизненный, как ясень. И только лосиный костяк судорожно рыл травяную подстилку огромными копытами да громче прежнего орали сойки.
Очнулся Копернин уже в сумерках. Было совершенно тихо. Тело болело, будто избитое. Ладонь руки, которую он третьего дня прикладывал к стволу Батюшки, саднила – истончённая кожа на ней была сорвана во время рубки почти до мяса. Влад подтянул к себе топор и огорчённо присвистнул: доброе железо проржавело насквозь. Чем же я буду сердцевину добывать, подумал он. Порывшись в сидоре, нашёл сточенный хлебный нож, критически осмотрел слабое лезвие и отправился к поваленному стволу. Удивительно, но трудиться не пришлось совсем. От дупла до самой вершины Батюшку рассадила широкая трещина. В глубине её что-то светилось медово-жёлтым. Копернин опустил нож в расселину, подцепил нежные волокна сердцевины и вытянул наружу. Больше всего сердцевина напоминала сахарную вату и даже пахла похоже – мятой и ванилью, детством и походами на ярмарку. Влад положил волшебное лакомство на язык. Язык слегка защипало, горьковато-сладкая влага растаявших волокон частью стекла в горло, частью испарилась, охладив нёбо. Копернин убрал ото рта нож и смущённо, однако внятно проговорил:
– Слушай меня, Батюшка, и исполняй, что велю. Надоело быть чужим в бабьем царстве, игрушкой для непотребного баловства. Хочу быть как все, настоящим лесорубом.
Он ждал, что немедленно раздастся в бёдрах, тяжёлая тугая грудь наполнит узковатую рубаху, руки и ноги обретут мускулистую округлость, а предмет сладостного вожделения артельщиц навсегда втянется в чресла. Однако ничего этого не произошло. Копернин повторил требование, на сей раз громче и злее. И снова ничего не изменилось. Он потребовал желаемого в третий раз, уже криком. Отозвалось эхо, а больше ничего. Копернин помотал головой и вдруг расхохотался. Видимо, не это было моим настоящим заветным желанием, понял он. Себя-то я мог обманывать. Батюшку не обманешь. Ответом ему была вспышка яростного пламени. Мёртвый ясень занялся сразу весь, от подсечённого комля до последней веточки – но не жаром пыхало от ревущего огня, а свежей прохладой. Влад не стал дожидаться, пока догорит, подобрал сидор и ушёл.
В артель он вернулся спустя неделю. Плутал по знакомым, вроде, местам, словно бестолковый городской житель, аукал, выворачивал одежду на левую сторону, чтобы умилостивить лесовика, но лагерь так и не нашёл. К счастью, набрёл на чугунку, а там, опять же на удачу, двигался пустой состав. Солдатики приняли его без слов, накормили кашей с мясом, напоили сладким чаем и выдали выцветшую, но чистую «хэбэшку» взамен порванной одежды. Пытались выспрашивать, но, наткнувшись на стену не агрессивной, но стойкой немоты, быстро отстали.
На станции Копернин обомлел. Артельщиц было не узнать. Да и не было больше артельщиц. Между штабелями брёвен двигались здоровенные бородатые мужики – громогласные, широкоплечие, проворные. Черты их загорелых лиц чем-то напоминали черты тех могучих женщин, от которых Влад уходил на поиски Батюшки, но назвать эти грубые морды бабьими язык не поворачивался. Увидев Копернина, мужики радостно загомонили, сбежались, принялись тормошить его, жать руки, колотить по плечам и спине, и расспрашивать, нашёл ли он Царь-дерево да получил ли от того подарок. Нашёл, ответил им Копернин, немного придя в себя, и получил. А какой – не признаюсь. И представь себе, так никогда и не признался.
Варвара замолчала, поглядывая на меня со странным выражением, в котором ирония смешивалась с ожиданием вопросов в той же пропорции, как водка с апельсиновым соком в «Отвёртке».
– Постой, – сказал я, не желая её разочаровывать. – Выходит, тот внезапный и ничем не объяснимый переход от матриархата к современному обществу, который случился в начале прошлого десятилетия, стал результатом этого вот путешествия к дереву с дуплом?
– Выходит так.
– Да брось. Ну, не может же такого быть. Чтобы один человек, топор и полудохлая сойка изменили ход истории целой планеты?
– Ты забыл про скелет лося, – сказала Варвара, – и про то, что этим человеком был не какой-то там Путин или Цепеш, а сам Копернин!
– Влад, – сказал я.
– Именно Влад, – ответила Варвара и пощекотала пальчиком мой вмиг затвердевший сосок. – Влад Копернин. Ты, любовь моя.
Пока не начался джаз
Судьба разговаривает с людьми шепотом.
Коммуникатор звякнул едва слышно – будто ветром качнуло гроздь стеклянных палочек, но сон как рукой сняло. Этот звук Виктор услышал бы даже в криокамере, будучи замороженным до костяной твёрдости. Да что там криокамера, он и в вакууме прозвучал бы набатом, к чертям игнорируя физические законы. Потому что это не комм звенел – это подавало голос будущее. Чертовски обеспеченное и наверняка счастливое.
Виктор осторожно высвободил руку из-под головы Джулии и щелкнул пальцами. Жучок-коммуникатор сорвался с полки, выписал спираль Юинга и приземлился на запястье. Между расправленными усиками вспыхнула зеленоватая искра, развернулась в полоску инфо-строки. Никаких излишеств, строгий двумерный текст:
«Поздравляем с получением контракта. Погрузка 07–00. Трета-Декс».
Виктор крепко зажмурился, сосчитал до двенадцати и вновь открыл глаза. Сообщение не пропало, слова горели как причальные огни, такие же долгожданные и многообещающие. Впервые за долгие годы ему улыбнулась удача…
– Сукин ты сын!
Удар локтем по ребрам – штука малоприятная даже при пониженной гравитации. Особенно, если бьют внезапно и не ради баловства.
Виктор охнул, скатился с кровати, счастливо избежав второго удара, и занялся упаковкой взбесившейся бабы в одеяло. Дело оказалось непростым, но надо признать, имелись в нём и приятные моменты. Подоткнув последний уголок, Виктор полюбовался на дергающийся кокон с торчащей наружу прелестной головкой и спросил:
– Кошмар приснился?
– Вон из моей постели, – с ненавистью прошипела Джулия. – Мерзавец!
Говоря по справедливости, постель была общая, за номер платили вскладчину, но Виктор решил не придираться к мелочам.
– Что-то я тебя не пойму, милая. – Он пресёк отчаянную попытку выбраться из плена и предложил: – Попытайся изложить суть претензий более внятно. Итак?..
В ответ Джулия выдала такое, что комм
