По залу быстрой волной прокатился легкий гул, похожий на шум ветра. В нем не было слышно недовольства и страха, скорее, наоборот – решительность и согласие. Впрочем, выразить свои чувства словами пока никто не осмелился, что было, в общем-то, правильным, «архангельский демон» приучил жителей подземелья к тому, что перебивать его нельзя. Поэтому он спросил сам:
– Все согласны помочь мне, рискуя жизнью? Если кто-нибудь против, я не стану держать на него зла. Я знаю цену жизни и насильно расстаться с ней не заставлю сейчас никого, не тот случай. Покиньте зал те, кто не хочет… не может пойти на такой риск. И можете говорить, кому есть что сказать.
Гул прокатился по залу снова, теперь уже отчетливей и громче. Присутствующие переглядывались, но не ушел никто. Зато из задних рядов раздался голос:
– Ты дал нам жизнь. Мы вер-рнем ее тебе, если надо.
– Да, да! – донеслось сразу со всех концов зала. – Мы умр-рем для тебя! Говор-ри, что делать! Здесь тр-ру́сов нет!
Подождав, пока шум утихнет, Доктор сказал:
– Специально умирать не надо. Я бы очень хотел, чтобы смертей вообще не было. И я надеюсь, что мы обойдемся малой кровью. Но гарантировать это я вам не могу.
– Что нужно делать? – снова выкрикнул кто-то, но сейчас «архангельский демон» бросил в ту сторону столь красноречивый взгляд, что на торопыгу тут же зашикали и зарычали.
Подземный Доктор взмахнул рукой, словно дирижерской палочкой, и в зале вновь повисла тишина.
– До этого дня, – продолжил он, – я требовал от вас повышенной осторожности, запрещал какие-либо контакты с храмовниками, даже приближаться к ним и местам их обитания, кроме отдельных случаев, считалось большим нарушением. Теперь же я прошу обратного. Почаще крутитесь там, где могут появиться храмовники. Подбирайтесь к ним ближе, подсматривайте, что они делают, подслушивайте, о чем они говорят. Мне нужна любая информация о них – в первую очередь, о Святой и ее сыне Глебе. Важнее всего – о Глебе. При этом вы не должны убивать никого из храмовников даже под страхом собственной гибели. Допустима лишь защита в разумных пределах. Проще говоря: укусить можно, откусить нельзя. Но и укусить – лишь когда нету иного выхода. Если выхода не будет совсем, достойно примите смерть. В плен не сдаваться. Если всё же захватят, откусите себе язык. В прямом смысле. Умрете от потери крови, да и рассказать ничего уже точно не сможете.
По залу вновь прокатился звук, но слабый, похожий на выдох. «Архангельский демон» вновь обвел взглядом «свиту».
– В последний раз предлагаю подумать и отказаться, если кто-то решит, что моя просьба и ее условия для него неприемлемы.
Доктор подождал, но зала никто не покинул. Он благодарно кивнул и сказал:
– Можете задавать вопросы.
Зал взволнованно загудел. Жители переглядывались и перешептывались, но озвучить свои мысли вслух никто не решался.
– Смелее, – подбодрил собравшихся Доктор. – Сейчас можно спрашивать обо всем.
– Почему… – наконец осмелился кто-то. – Почему хр-рамовников… нельзя убивать… нельзя калечить?
– Потому что нам не нужна война со Святой.
– Тогда захватим кого-нибудь! Пр-риведем. Пусть всё р-расскажет.
– Он может не знать того, что мне нужно. И отпустить его назад будет уже нельзя. А это – тоже повод к войне.
– А Глеб? Мы захватим его!
– Не прикасаться к Глебу! – истерично выпалил Подземный Доктор.
Зал снова выдохнул – непонимающе, удивленно.
– Как мы узнаем, кто из них Глеб?.. – пробормотал кто-то в наступившей вслед тишине.
– Узнаете… – буркнул недовольный собственным срывом Доктор. – Он выглядит страшнее любого из вас. И трогать его нельзя. До тех пор, пока я не велю сделать это. Это всё. Выполняйте. И немедленно докладывайте мне обо всем, что узнаете.
«Архангельский демон» повернулся, чтобы уйти, но, сделав пару шагов, остановился и угрюмо бросил через плечо:
– Вот еще что… Встретите Полетаева – убейте. Только быстро и безболезненно.
Венчик, забившись в угол, вполуха слушал разговоры взрослых. Даже не вполуха; услышанное в одно влетало, а из другого улетало, не задерживаясь в голове. Мысли парня были сейчас там, на другом конце зала, где стоял, сложив на груди руки, Игорь. Бывший наставник ждал своего времени, чтобы отправиться на пост и сменить теперешнего дозорного. Для этого имелись наручные часы, единственные на их поселение, которые уходящий на пост дозорный передавал следующему в очереди. Так было и в тот раз, когда Венчик вышел вместе с Игорем на свое первое дежурство. Как оказалось, и последнее.
Вспоминать об этом было тошно и стыдно. И страшно, конечно же. Но страх уже сгладился, стал размытым, не вызывающим спазмов в желудке, как в первые дни. А вот стыд остался, и никуда от него, похоже, не деться – такое не сгладится и не рассосется. Это еще спасибо, что увидели его позор не все; Игорь быстро его тогда провел в умывальню, заслоняя собой от встреченных. Только запах-то всё равно не заслонишь!.. Так что слух о его, Венчика, «подвиге», вскоре стал известен всем, хоть Игорь и пригрозил, что начистит морду любому, кто будет это обсуждать и зубоскалить. Пригрозить-то пригрозил – вступился за него, спасибо ему за это с поклоном в пояс, иначе достали бы точно, хоть в петлю лезь, – только вот и сам старший дозорный перестал обращать внимание на своего бывшего напарника, а точнее, стажера, тоже, похоже на то, бывшего. Уже пять раз после того проклятущего дежурства заступал Игорь на пост и ни разу не взял с собой Венчика.
Ну и ладно, ну и пусть. Не вышел из него дозорный – кто-нибудь другой получится. За свиньями, вон, тоже надо кому-то ухаживать. Друзья теперь глаза в сторону косят, мимо обходят, вот и будет дружить с хрюшками – те пахнут немногим лучше, чем он тогда. Катюха, про которую Игорь говорил, что глазами его облизывает, теперь нос свой курносый морщит; так она, дура, ему никогда и не нравилась. То ли дело, вон, Лолка, которая сейчас что-то всем рассказывает. Правду Игорь говорил, красивая она. Эвон какая ладная, любо-дорого поглядеть! И нос от него не воротит, губы не кривит, разговаривает с ним так, как и раньше, будто ничего не случилось. Может, и правда к ней подкатиться? Подумаешь, разница в возрасте! Взрослые, вон, на эту разницу не больно-то смотрят: и сорокалетние мужики на соплюхах женятся, и пацаны, немногим старше его, тридцатилетних в жены берут. Под землей морщины не сильно видно. Да и какие у той Лолки морщины? Нет, прав Игорь, надо не теряться, а то поздно будет.
«Тьфу, придурок обдристанный! – оборвал свои мечтания Венчик. – О чем ты думаешь?! Какая Лолка? Нормально с тобой разговаривает? Так это оттого, что она хорошая и добрая. А сам ты ей даром не сдался! И пока ты всем не докажешь, что в тот раз случайно так вышло, что ты мужик, а не засранец, с тобой только свиньи и будут знаться».
