— Да, тут у меня отличный наблюдательный пункт, — уловил интерес Николаева Профессор. — А благодаря специалистам вашего анклава удаётся поддерживать и работу круговой камеры наверху, поэтому нападения мутов для нас давно уже не становятся неожиданностью.
— А ночью?
— И ночью тоже. Ваш Ахмад камеру несколько модернизировал, теперь если она засекает какое-либо движение, то сообщает об этом звонком. Да, о чём я?.. Я часто и долго работал на пяти работах, просыпался рано, ложился поздно, боялся что-то пропустить в житейской суете. А сегодня в полной мере осознаю, что последний стакан воды в жизни не так уж и нужен. Гораздо важнее вовремя осознать собственную востребованность для счастливой жизни других. Теперь я счастлив, я нужен моим детям, моим «студентам», которым без моего руководства и направления придется ох как туго! Запомни, Володя, так в жизни всегда: не знаешь, где найдёшь, где потеряешь! Эта всеобщая человеческая трагедия привела к великому осознанию жизни. Поверь, ничего не делается просто так. В конечном итоге она приведёт к очищению населения планеты!.. Но что-то я за разговорами забыл о деле… — Профессор засуетился, собирая необходимые для передачи в бункер вещи. — Я сейчас черкану несколько слов Клёну, а вы, душа моя, будьте любезны спуститься вниз и нарвать огурцов и зелени. — Профессор вынул из подставки ручку.
— Какой у вас чудный письменный прибор! — удивился Володька, рассматривая серебряного цыплёнка на будто светящемся изнутри камне цвета молодой травы.
— А, это агент Цыплаков! Его наша непоседа Василиса где-то нашла. Материал — волокнистый нефрит.
Володька спустился на первый уровень Ротонды, нарвал огурцов, пощипал зелень и стал бродить между шкафов с книгами, рассматривая корешки и фотографии. За этим занятием и застал его голос Игоря в «ухе»:
— Штирлиц Гаргару. На подлёте. Будем через пятнадцать минут. Профессор, будьте готовы принять груз.
— Хорошо, — Профессор уже с контейнером в руках спешил вниз.
Николаев пошёл ему навстречу, забрал контейнер.
— До свидания, душа моя, — Профессор пожал ему руку, — я вас провожу только до двери. А дальше отдам распоряжения Александру Григорьевичу, он проследит, чтобы всё было нормально.
Профессор довёл Володьку до двери, внимательно осмотрел через видеокамеру пространство перед ней. Только после этого отодвинул засовы, набрал код и открыл дверь.
— Да, чуть не забыл, передайте Клёну, — он протянул четверть листа, исписанного убористым почерком. — Только, пожалуйста, положите так, чтобы не попало в чужие руки.
Володька сложил листок пополам, расстегнул молнию на внешнем кармане комбеза и сунул туда лист бумаги.
— До свидания, Профессор.
На площадке как из воздуха материализовался тридцатипятилетний Александр Григорьевич Лукашенко — второй, после своего отца Григория Евстафьевича, помощник и заместитель Профессора. Они спустились на три этажа, Лукашенко открывал бесчисленные двери, потом начался бесконечный спуск по лестнице, перекрытой на каждой третьей площадке решётками.
Когда они спустились на первый этаж, то через холл в Шайбу уже вносили груз, снятый с аэростата. Володька оглянулся вокруг. Шайба с его последнего посещения разительно изменилась: мрамор колонн и пола был отчищен до блеска.
— Мы решили, что пора сделать уборку, — заметив его взгляд, сказал Лукашенко. — Начали с холла и Шайбы, потом дойдём и до остального.
Перед Володькой предстал холл, стены и полы которого также сверкали отполированным мрамором.
— Профессор говорит, что на момент заражения они такими чистыми не были, — не смог не похвалиться Александр.
Погрузка уже заканчивалась.
— Явился не запылился! — приветствовал его Игорь. — Давай поднимайся, принимай командование. А я буду испытывать то, что ты там на звезде наворочал.
Николаев помахал рукой высунувшейся из окна Инге, быстро поднялся по верёвочной лестнице. Проследил за тем, чтобы груз был закреплён, лестницы убраны, лебёдки зачехлены, и только тогда повернулся к штурвалу.
— В добрый путь, — раздался в «ухе» голос Профессора.
— Счастливо оставаться! До встречи!
Аэростат взмыл вверх. Главное здание МГУ пошло вниз. Местами большая керамическая плитка стен была закопчена пожарами, но нигде не отвалилась. Володька посмотрел на шпиль: звезда в венке из колосьев, установленная как символ мирного труда несокрушимой силы советского народа, золотилась в лучах заходящего солнца. Даже отсюда, с высоты, не было видно, что местами на ней отсутствует стекло. На фронтоне здания сохранились гербы, золотые колосья и скульптуры. Большие часы, как и прежде, отсчитывали время.
Володька повернул штурвал, направляя аэростат на северо-запад: необходимо было до темноты вернуться в анклав.
Девочка с голубыми волосами
Россия, Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента, Крылатский анклав
Мальвина дёрнула плечиком: «Опять эта повинность в огороде! Там одни придурки: или зары, или свои такие же чокнутые — полют, поют. Гадость! И я должна, как все, там выдрючиваться! Нет бы папашке стукнуть кулаком по столу, быстро бы освободили от работы! Поставили бы меня начальницей!» Она улыбнулась, представив, как в туго обтягивающем фигуру комбезе, с плёткой в руке, стоит на возвышении и наблюдает за всеми, и плёткой их, плёткой!..
Оглядев себя в зеркало, она собрала в хвост чёрные густые волосы: «Нет, надо заплетать или закалывать, иначе этот дурацкий шлем не наденется! Ну, кому это нужно, чтобы я, дочка самого Тер-Григоряна, вкалывала как чернорабочая?! Дураки придумали распорядок и распределение работы! В шлеме как горгона. КБЗ висит как мешок — ни груди, ни попы не видно! Идиотство!»
Мальвина повернулась боком, поправила футболку: «Надо найти у матери то чёрное платьице! Классно будет смотреться!» Она вспомнила, что мать спрятала это платье в шкаф на верхнюю полку, в самый угол. Мальвина подставила стул и стала рыться на верхней полке: «Йес!» Быстро сняв и брезгливо отбросив в сторону футболку и мешковатые брюки, Мальвина надела платье. Опять покрутилась перед зеркалом, рассматривая своё отражение: «Класс! Всё-таки в прежние времена понимали толк в одежде! Маленький кусок черной тряпки, а как всё подчёркивает: и грудь, и ноги, и попу…» Она извернулась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть спину.
— Мальвина, ты ещё здесь?
Одышливо передвигаясь, в комнату вошла мать, некоторое время смотрела на дочь, потом вдруг села на стул и заплакала.
— Ма, ты чего? — Мальвина замерла на миг, потом бросилась к матери. — Ну, если тебе жалко, я сниму это платье!
