– Я могу и из горла…
Пришлось спрятать и бутылку.
– Говори.
– Ну ладно, ладно. Значит, так. Стояла лунная апрельская ночь… Звезды сияли, как бриллианты из Грановитой палаты, а в воздухе разносился аромат дорогих духов от Коко Шанель…
– Укоротись, поэт. Ближе к деду.
– Лады. Я стоял на верхотуре своей башни… чего-то спать не хотелось. Смотрю вокруг. Вдруг вижу: двое тащат к озеру что-то тяжелое, какой-то мешок. Положили его в лодку и поплыли… Потом, где-то на середине озера, вытряхнули «это» из мешка, оно еще булькнуло здорово, и вернулись обратно к берегу. И разошлись. А на следующее утро на берегу нашли одежду твоего деда. А самого его больше никто живым не видел. Вот, собственно, и все. Давай водку.
– А ты не разглядел их, этих двоих «носильщиков»?
– Да далековато было… Хотя…
– Ну-ну, рожай. – Я повертел перед его носом бутылкой.
– Один из них был вроде бы в форме такой пятнистой. Камуфляжной. А второй… и по фигуре, и по всему… походил на нашего… – Мишка-Стрелец выдержал паузу, прежде чем закончить: – Петра Громыхайлова.
– Вот так так! – щелкнул пальцами доктор Мендлев, а я откинулся на спинку стула. Конечно, слова Мишки-Стрельца еще не доказательство: он мог спьяну и ошибиться, да и в воду могли сбросить не труп, а, например, что-то другое… Но под покровом ночи, втайне от всех? Странно… И одежда на берегу…
– Почему же ты ничего не рассказал следователю? – спросил я, наливая ему в стакан.
– Ага! Сейчас. Ты знаешь, кто следствие вел? Дружок Громыхайлова из города. Только бы я рот открыл – меня бы вмиг с башни и сбросили. Ищи дурака!
– Логично. А чего же сейчас разговорился?
– Так надоело молчать, в себе таить. Да и ты вроде человек неплохой. Может, распутаешь этот узелок. Я ведь твоего деда уважал.
– Ну ладно. О нашей беседе никому ни слова. Это в твоих же интересах. Надеюсь, Густав Иванович…
– Конечно, конечно, – поспешно отозвался доктор. – Буду нем как рыба.
– А я – как покойник! – сказал Мишка-Стрелец и захихикал. – Здорово я тебя разыграл? А? Знай наших!
И тут я решил отомстить ему, чтобы сравнять счет.
– Мишка, – небрежно сказал я, – сходи-ка в зал, там у меня на столе еще одна бутылка водки стоит… Вот через эту дверь.
– Завсегда рад услужить в таком деле! – взвился он соколом и поспешил в темный зал, где его уже поджидала моя кукла с незабываемым личиком. Тут-то мы и услышали ее громкий голос: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился – иди ко мне!», затем – жуткий смех, а потом и дикий вой Мишки-Стрельца. Что-то там грохнуло, упало, раздался топот.
Обезумевший от страха Мишка побежал не назад, а выскочил через какую-то другую дверь в коридор. Тотчас же с треском начали взрываться разбросанные по полу хлопушки. Это еще больше подлило масла в огонь. Мы слышали, как он бегает где-то по дому, орет благим матом, а в ответ раздаются взрывы капсул. Ловушки сработали. Только не на того, для кого я их приготовил.
– Что это с ним? – хладнокровно спросил доктор Мендлев.
– Должно быть, белая горячка, – невозмутимо отозвался я.
Наконец Мишка добрался до нас и, ввалившись на кухню, рухнул на скамью.
– Т-ты тоже т-тот еще ф-фокусник, – заикаясь, сказал он. – Ничья, один-один…
Утром я просмотрел кадры видеорегистратора на ноутбуке. Ничего подозрительного. Потом принялся за мелкий ремонт, поскольку работы по дому еще оставалось непочатый край. Где-то перед обедом я вышел прогуляться и направился к кузнице. Мне захотелось еще раз побеседовать с Ермольником. Я уже вышел за околицу, где со мной случилось странное.
В солнечной тишине, когда вокруг раздавался лишь успокаивающий стрекот кузнечиков, вдруг совершенно неожиданно что-то свистнуло над моим ухом и позади треснула ветка тополя. Я обернулся, подошел поближе, еще не понимая, что произошло. Поковырявшись перочинным ножиком в дереве, я вытащил маленькую пульку. Небольшую, но достаточную для того, чтобы выпустить мои мозги наружу. Тотчас пригнувшись, я начал лихорадочно озираться. Сейчас вполне мог последовать второй выстрел, а я даже не предполагал, кто и откуда стреляет. А затем бросился к кузнице.
– Ты чего это, парень? Физкультурой занимаешься? – насмешливо спросил кузнец, когда я, тяжело дыша, остановился возле него, покуривавшего в дверях. Его помощник, Степан, гремел внутри мастерской молотом.
– Это называется «биатлон». Только не тот, где я стреляю по мишеням, а они по мне.
И я подкинул на ладони найденную пульку.
– От мелкокалиберной винтовки, – произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: – Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…
– Спасибо, утешил.
– Говорил я тебе – не высовывайся! Теперь сам себя вини.
– Что же делать?
– Уезжать отсюда.
– Они только того и хотят.
– Один все равно не справишься. Пошли в кузню…
Внутри полыхала жаровня и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.
– Ну, чего хотел спросить? – Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.
– Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?
Ермольник усмехнулся.
– А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?
– Выйдет. Чего ж не выйти? – кивнул соломенно-вихрастый помощник.
– Ну, так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?
– Постучу еще, пожалуй…
Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.
– Пойдем, парень, проветримся, – сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.
– Да из-за ерунды какой-то поссорились! – сказал он вдруг резко. – Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.
– Валерия? – произнес я.
Он покосился на меня, не поворачивая головы.
– Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.
– Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?
– Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.
– Вы уверены в этом?
– Я, парень, ни в чем не уверен.
– А какую вещицу дед у вас требовал обратно?
– Какую… – Ермольник поморщился. – Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.
