Дроздов аккуратно сложил листки, сунул в карман пальто и вытер выступивший на лбу пот. В первую секунду он решил, что это третье письмо Варшавского в НКВД, но потом понял – второе. Кто-то в канцелярии попросту перепутал Дроздова с Гроздновым и переправил письмо не по адресу.
Максим Георгиевич потянулся к телефонному аппарату, но задумался и не стал поднимать трубку.
«Может, и не стоит никого посвящать в то, что письмо у меня. Затерялось – и все. Концы в воду. А к Варшавскому я заеду. Теперь это обязательно следует сделать».
Он вернулся в машину и захлопнул заднюю дверцу.
– Сердюченко, кати в центр, на Петровский бульвар.
28 декабря 1938 года, среда.
Москва, Петровский бульвар
Варя, поджав ноги, сидела в тяжелом кожаном кресле и всхлипывала. Посреди огромной гостиной высилась наряженная елка, стен не было видно за дубовыми стеллажами с книгами. На каминной полке в рамочке под стеклом красовалась аляповатая грамота с надписью: «Тов. В. С. Варшавскому, профессору-большевику, от имени трудового народа».
– Не реви! – буркнул пожилой мужчина, выходя из дверей кабинета. – Я не могу работать, когда ты плачешь! Мы же с тобой договорились, что завтра все разузнаем. Не может же просто так пропасть человек в Стране Советов!
– Его забрали… – в который уж раз повторила Варя и заревела навзрыд.
– Ну с чего ты взяла? – профессор встал возле кресла и осторожно погладил девушку по голове. – Ну пожалуйста, не реви.
– Мне Роберт сказал, а все знают, что он у них стукачом прислуживает!
– Ну что за терминология, – поморщился хозяин квартиры.
– Хорошо, пусть информатором. Какая разница?
– Надеюсь, ты ему не сказала, к кому собираешься пойти за помощью?
– Сказала! – мстительно процедила сквозь зубы девушка. – Пусть они теперь следят за квартирой товарища Петряхова!
– До чего же ты любишь совершать необдуманные поступки! Это ведь все пустые домыслы, не мог Петряхов быть виновным в смерти твоего отца.
– Вовсе не домыслы, – хмуро ответила Варя. – Уже после похорон папа приснился мне и рассказал, что это Петряхов посоветовал ему взять проводником Асланбека.
– Сон тут ни при чем, – отмахнулся профессор Варшавский. – Послушай специалиста по психологии. Про Асланбека ты и без всякого сна знала, и то, что отец твой был недоволен подготовкой экспедиции, он тоже тебе писал. Но даже если именно Петряхов посоветовал нанять Асланбека, это еще не говорит о злонамеренности. Он мог сделать это по глупости.
– А я думаю, говорит, – возразила девушка. – Петряхов ведь не знал, что мама не захочет жить без отца… Я же видела, как он перед ней хвост распускал!
– Прекрати! – разозлился профессор. – Что ты, девчонка, тогда могла понимать! – Он закашлялся, с непривычки сорвав голос. – В любом случае тебе не стоило его подставлять.
– Почему?! – Варвара подняла на собеседника полные привычного усталого отчаяния глаза. – Почему?
– Это… – Профессор удивился самому вопросу. – Это подло.
– А что мне еще оставалось делать? Не могла же я сказать Роберту, что обращусь за помощью к вам?
– Нет. Этого определенно делать не стоило, – ответил Владимир Сергеевич без прежней горячности в голосе. Он помолчал, потом придвинул к креслу, в котором сидела девушка, стул и сел. – Но ты должна знать, что я не сторонник таких жестких мер. Я стараюсь не вмешиваться в ход событий, а держаться от него в стороне.
– Тогда зачем вы им помогаете? – выпалила Варвара.
– Кому им? Советской власти? Могу объяснить. – Профессор прочистил горло и начал рассказывать таким голосом, каким обычно читают много раз читанную лекцию: – Конечно, не все совершенно в молодом революционном государстве. И я прекрасно вижу, что новый порядок еще слишком молод. Всякая система подобна организму. Группы людей, государства и целые расы повторяют в своем развитии путь одного человека. Детство, юность, молодость, зрелость… – на этом профессор остановился, выбросив из перечня старость и смерть. – Так вот. Если мы рассмотрим подобную аналогию, то поймем, что молодости свойственен максимализм. Молодые часто бывают в некотором роде жестокими. Они не умеют прощать ошибок, потому что сами еще не совершили их достаточно и совершают их. Позже наступает зрелость, человек или государство мудреет, и все переходит в более мирное русло.
– А за спиной остаются горы трупов, – буркнула Варя. – Что вы говорите, профессор!
– Не сгущай краски, Варенька. Да, есть жертвы. Но при любой власти сейчас были бы жертвы. Просто время такое. Жестокое. Я действительно помогаю большевикам своими знаниями, но помогаю им прежде всего повзрослеть. Ничего другого сделать я не могу, а отстраниться не считаю себя вправе. Я люблю Родину и хочу видеть ее цветущей. Хотя бы в будущем. Она выживет, старые корни дадут новые свежие побеги, и когда-то родится племя, не знающее страха. Счастливое, свободное племя. Вот и все! И давай закончим на этом.
Варя покачала головой, и профессор вздохнул.
– Ладно, я не собираюсь тебя переубеждать, ты тоже еще очень молода. По твоему вопросу вот что. У меня есть связи там, наверху, и завтра я справлюсь насчет Павла. А теперь… Наверно, тебе пора домой?
Варя поднялась с кресла и уже хотела покинуть профессорский дом, но, вспомнив выжившего из ума деда, отсутствие брата и весь сегодняшний день, остановилась. Ей не хотелось оказаться в полупустой, прокуренной квартире, где не было даже елки. Они с Пашей собирались купить ее тридцать первого. А теперь… Она прерывисто вздохнула, стараясь не заплакать.
– Владимир Сергеевич! – воскликнула она. – А можно остаться у вас? А? Я так боюсь!
– Но тут до твоего дома два шага. Через бульвар перейти! – удивился профессор.
Девушка помотала головой, и профессор понял, что она вот-вот снова заплачет.
– Боюсь… – прошептала она.
– Ладно, оставайся, – смягчился профессор. – Чаю хочешь?
Варя кивнула.
– Ли! – позвал профессор.
В дверях столовой показался невысокий крепкий китаец лет сорока на вид. Два передних зуба у него были золотыми, что придавало его улыбке оттенок комичности.
– Да, профессор, – с легким поклоном произнес он на очень хорошем русском.
– Приготовь нам чаю, будь любезен, – попросил его Варшавский. – Мне зеленого, девушке черного. С сахаром.
– Ой! Да не надо лишних хлопот! Мне тоже зеленого! – Варе было неудобно. Она считала, что и так доставила хлопоты уважаемому профессору, а теперь еще и чай для нее специально делать. – Прошу вас, не надо!
– Не думаю, что тебе понравится зеленый, – пожал плечами Варшавский. – Ладно, попробуй. Ли, сделай нам в таком случае чайник и три чашки. Ты ведь присядешь с нами?
