Как ни странно, некоторое время сильнее всех выделялся, пожалуй, Фродо – в своем одеянии он напоминал студента XIX века (сам он, правда, называл этот стиль именем какого-то их нынешнего молодежного деятеля), только очень уж ярко раскрашенного: ведь, помимо ярко-синих штанов и ярко-зеленой торбы, сейчас полупустой, на нем под черной курткой, которую Таук сейчас расстегнул (в общественных помещениях Космопорта всегда царит одна и та же, вполне комфортная, температура, кажется – 21 градус по Цельсию), была еще длинная холщовая рубаха вроде толстовки, ярко-красного цвета. В районе Залов Ожидания на Фродо еще иногда оглядывались, особенно пожилые люди. Сначала мне казалось, что с раздражением. Потом я услышал, как одна пожилая дама говорит своей не менее почтенной спутнице:
– Взгляни, какой яркий. Помнишь?
– Да, было времечко, – согласилась седовласая спутница, жиденькие косички которой были заплетены цветным бисером, и мелко захихикала.
Фродо почему-то ужасно смутился. Выяснилось, что его внешний вид страшно старомоден. На всей Новой Голубой, выяснилось, он был один такой, а в Космопорте стиль Ванно Янни (или Янно Ванни, не помню уже) кончился лет пятьдесят назад. Янни этот самый, или Ванни, оказывается, был лидером студенческих Отрядов Прямого Действия, которые за что-то там выступали в конце восемьсот пятидесятых – начале восемьсот шестидесятых, каковые, в свою очередь, считались теперь ужасно романтическим временем. Э-э, дружок, да ты настоящий романтик, сказал я про себя. Смущенный замечаниями старушек, Фродо высоко вскинул голову и пошел дальше, прямой и несгибаемый.
Правда, когда мы пересаживались на другую линию в районе Субурбии, глубоко в недрах Западного полушария Космопорта, на Фродо уже не оглядывались: здесь пожилые люди если и встречались, то в основном в составе туристических групп, дисциплинированно семенящих за деловитыми экскурсоводами с воздетыми над головой флажками туристических компаний, а основную массу прохожих составляла молодежь весьма богемного вида, среди которой даже стилем Янни-Ванни выделиться было непросто.
Новая линия, на которую мы сели, была заметно тихоходнее прежней, и поезда были меньше размером, и туннели – меньше диаметром, и кабели за их прозрачными стенками вились в основном черные и белые, а в характерной космопортовской желто-зеленой гамме стали мелькать и архаичные серо-голубые тона. Выяснилось, что мы в Сотых горизонтах, ниже самой древней поверхности первоначального Космопорта, который был основан много столетий назад первым властителем из династии Пантократоров, и эти конструкции вокруг нас – очень-очень древние, а метро, на котором мы едем – это одна из пяти Первых Линий, тех самых, создатели которых поклялись Третьему Пантократору, что линии проработают бесперебойно две тысячи лет, и что здесь живут либо очень-очень богатые люди, либо очень-очень крутая и прогрессивная молодежь, и что мы едем в Галанет-клуб «Стойкий Коннект», где Фродо вчера вечером назначил на сегодня несколько встреч, и что в этом клубе обычно собирается множество людей из самых экзотических сетевых сообществ, вроде тех, в которых состоял и сам Фродо.
Я сложил в уме два и два и сказал:
– Ты все это знаешь из книг? Ты же никогда не бывал в Космопорте.
– Отчасти из книг, – кивнул Фродо, – но в основном – из Галанета. Я очень много читаю, видишь ли. Ну, это я уже говорил.
Клуб «Стойкий Коннект» представлялся мне каким-то гибридом тех ночных клубов, в которых мы несколько раз играли с группой «20 000 миља под морем», и машинно-терминального зала компьютерного центра Института экономики, с его белыми стенами, множеством мониторов и ярким освещением. Действительность, как это обычно бывает, оказалась хитрее. Вход в клуб был расположен прямо под станцией метро и выглядел весьма стильно: было такое ощущение, будто по наклонному пандусу (он не был наклонным: иллюзию угла создавала его причудливо волнистая зеркальная, но на ощупь совсем не гладкая поверхность) входишь внутрь какого-то сложного прибора. Мы заплатили за вход по четыре марки с носа; за эти деньги в одном из бесчисленных полутемных извилистых коридоров нам полагался «отсек» – маленькая, тускло освещенная каморка с мощным компьютерным терминалом и столиком для напитков, на котором, стараниями миниатюрной, азиатского вида официантки в строгом черном комбинезоне с неожиданно игривым вырезом вокруг пупка, сразу же появилось входившее в стоимость входного билета пиво. Была в клубе и музыка – довольно громкая, но не надоедливая, что-то инструментальное с любопытными переливами тембров и острой ритмической пульсацией, но без каких-либо барабанных или вообще ударных звуков. Музыка доносилась, казалось, отовсюду, и я был немало удивлен тем, что в каждом из отсеков она была разная. Выяснилось, что вечером здесь бывают и концерты, и что есть здесь и большой зал, где они проходят, но сейчас, во-первых, еще не время, а во-вторых – мы не за этим, собственно, сюда пришли. Фродо небрежно простучал по клавиатуре нашего терминала, входя в сеть, и тут же вытащил из кармана куртки и разложил возле клавиатуры свой блокнот. Я искал взглядом кабелей, но их не было: как видно, подключать блокнот к другим машинам можно было и не только через кабель.
Присев в очень комфортное кресло рядом с Фродо, следя за его действиями и пытаясь понять логику того, что вслед за его действиями происходило на мониторе, я пробормотал:
– Как интересно. Прошло две тысячи лет, а техника почти такого же вида, и клавиатуры, и мониторы…
– Не может быть, – пробормотал Фродо, быстро набирая какие-то фразы, которые мелкой вязью уплывали за левый край крохотного белого окошка под большим серым полем, в котором быстро сменялись, уползая кверху, разноцветные текстовые абзацы. Сколько я к ним ни приглядывался, понять почти ничего не мог: это был, конечно, линк, но перенасыщенный каким-то то ли сленгом, то ли кодовыми словами. – Не может быть, эс-эн в ваше время еще не было.
– Чего не было?
Вместо ответа Фродо провел озарившейся мертвенно-зеленым светом рукой сквозь монитор, который оказался чем-то вроде голографического изображения.
– А клавиатура… – Он пожал плечами. – Ну да, наверное… В ваше время мясо ножом резали?
– Резали.
– И сейчас режут. И пять тысяч лет назад тоже резали.
Что он этим хотел сказать, я не понял: Фродо резко развернулся в кресле, отодвинулся, нажал на что-то в стене, и откуда-то из-под пола, или из самого пола, с противным шипением выросло – как будто вздулось, вспучилось и окостенело – еще одно кресло.
– Сейчас придет первый гость, – сказал он мне полушепотом. – Твоя задача – проверить его хрустальным шаром и следить за разговором. Если что пойдет не так – сделай так, чтобы он забыл про то, что говорил с нами, и ушел по своим делам, хорошо?
