Я хотел было вякнуть, что в мое время грифельных досок уже не было, но вовремя сообразил, что это не принципиально.
– Общеобразовательная школа кончается в двенадцать-тринадцать лет, – говорил Фродо, поворачиваясь к клавиатуре и вновь что-то печатая, то и дело взглядывая на утекающую вверх ленту разноцветных надписей. Я уже успел понять, что «Три Кляксы» был сам Фродо, и теперь мог отличить темно-зеленые строчки, начинавшиеся его псевдонимом. – Двенадцатилетний знает и умеет столько же, сколько, наверное, умел и знал в твое время двадцатилетний, а то и больше. В двенадцать-тринадцать люди поступают в колледж. Мне двадцать два, а я уже закончил историческую школу в Лианском городском колледже, заочно – факультет социологии Новоземельского филиала Первого восточного университета имени Люгера в Космопорте, и потом – медицинскую школу в Лиане, а медицинская школа – это тебе не три-четыре года, как колледж, это целых пять лет.
Я уже заметил, что Фродо любил чрезвычайную точность и подробность в ответах. Зато его трудно было обвинить в том, что он что-то недоговаривает – ну, кроме тех случаев, когда он действительно чего-то недоговаривал.
– А ты знаешь, что такое «клякса»? – спросил я его тихонько.
– Такая ночная птица на Прародине, на Земле, – ответил он не задумываясь.
У меня недостало духу его разубеждать.
Мы просидели в «Стойком Коннекте» до трех пополудни. Количество посетителей постепенно увеличивалось: начали подъезжать студенты после утренних и дневных занятий. Официантки с вырезами вокруг пупков уже не ходили, а бегали. Темп музыки в отсеках вырос, вдоль коридоров стали время от времени неожиданно, но эффектно пробегать волны многоцветных вспышек откуда-то снизу, из-под пола. С того момента, как мы около одиннадцати утра приехали в клуб, Фродо провел уже девять встреч с самыми разными людьми, и каждую из встреч мы потом еще обсуждали во всех подробностях. В начале каждой встречи я смотрел на шар: из девяти гостей двое (тот самый лейтенант из Службы и пожилой, седеющий, очень смуглый господин в просторном арабском одеянии, оказавшийся профессором-ксенологом из лучшего в Империи Галактического Университета, специалистом по расе Хозяев; этого пожилого, единственного из всех, Фродо именовал не «ищущий», а «мудрый» – так же, как остальные звали его самого) дали оранжево-розовую реакцию (которую мы между собой назвали «на нашей стороне»), пятеро – розовую (нейтрально-благожелательную, как мы поняли) и двое – розовато-серую (нейтрально-боязливую, умозаключил Фродо). Ни агентов Цитадели с зеленым свечением, ни «совсем наших» с ярко-оранжевым светом не было.
В половине третьего мы сделали перерыв и перешли из отсека в ресторан клуба. Мы заказали салаты и жаренное на гриле мясо (вегетарианцем, несмотря на возникшие у меня было сначала подозрения, Фродо не был), пили пиво (Фродо – по-прежнему какое-то безалкогольное, а я – местное космопортовское светлое под названием «амбер», весьма и весьма недурное) и обсуждали результаты.
Хозяин действительно побывал в Космопорте, причем прибыл в Звездный Дом (так эта рукотворная планета именовалась иносказательно – ну, как Нью-Йорк именуют Большим Яблоком) позавчера и отбыл в полночь со вчера на сегодня. Куда отбыл – неизвестно, какими средствами прибыл и убыл – тоже неизвестно, но у Хозяина никогда не было недостатка в средствах перемещения, в том числе таких, которые недоступны пониманию даже сегодняшней науки и иначе, как сверхъестественной чертовщиной, не воспринимаются. Активность Хозяина действительно резко возросла в последние недели, а неделю назад вся его известная активная агентура в Космопорте получила новые инструкции, в которые входило приказание всемерно способствовать, если понадобится, перемещению неких принадлежащих Хозяину грузов или ценностей.
Воспользоваться нашим лифтом для следования за Хозяином не получится: он одноразовый, рассчитан на то, что Хозяину в каком-то из мест его пребывания внезапно понадобится какой-то груз из Цитадели. Программу, управляющую лифтом, в начале этого года из чистого любопытства взломал и из чистого хулиганства поставил в ней «жука», использованного Фродо, один молодой программист из тех, кто ходил в посвященные Хозяину форумы от случая к случаю, но пользовался большой популярностью из-за своей склонности к рисковым, но эффектным поступкам. С ним мы тоже говорили: ему оказалось тринадцать лет, он был ростом ниже моего плеча, одет в одни только длинные кожаные шорты, весь увешан черными металлическими цепочками – вокруг шеи, на запястьях, выше локтей и даже на щиколотках – а на голове у него был выстрижен роскошный ярко-красный ирокез. Кстати, интересно, что он был одним из тех двух, кто дал розовато-серую реакцию, при этом с необычным красным оттенком. Когда мы обсуждали беседу с ним, Фродо объяснил мне, что парнишка был довольно сильным психократом – ну, не настолько сильным, как я, но примерно на уровне самого Фродо, психосила которого составляла около девяноста вуалей и уже имела (в отличие от менее мощных показателей, например – таких, как у Ланселота) так называемое пиковое значение – «сто в разряде», означавшее, что, если Фродо сильно напряжется и применит особые приемы концентрации психосилы, которым он, как врач-психократ, учился в медицинской школе, а до того – на курсах психотехники при социологическом факультете, то значение его психосилы достигнет ста вуалей, что позволяло, к примеру, получить – после соответствующей подготовки – квалификацию психотерапевта высшей категории и творить в психотерапии буквально чудеса. Сам Фродо, правда, специализировался не в психотерапии, а в психогенной терапии, что означало, что он умеет лечить внушением различные соматические заболевания.
Да, это я отвлекся – точнее, просто слишком дословно пересказал очередной добросовестно подробный ответ Фродо. Короче, парнишка-психократ хотя и не видел меня впрямую, но, несомненно, ощущал какое-то присутствие. Тем более, третье кресло-то он, в отличие от всех остальных, явно заметил. Отсюда и его испуг, добавивший серого в нейтральный розовый, отсюда и красный оттенок, который мы с Фродо решили объяснить как признак необычно высокой психосилы, который в наших собственных сигналах был малозаметен из-за доминирования оранжевого свечения.
Сложнее было истолковать второй розово-серый сигнал, который дала жесткая, худая, коротко стриженная дама лет тридцати-тридцати пяти; ее сетевой псевдоним был «Граф Роланд». Граф Роланд не просто согласилась на предложенную Фродо встречу – она прямо-таки настаивала на ней, но, явившись, не сказала по делу ни слова, все больше пытаясь выспросить что-то о личности Фродо. Я видел, что Таук отнесся к этому с огромным, плохо скрываемым неудовольствием. При разборе этой беседы он объяснил мне, что подобные вопросы вообще не очень приняты в сетевом сообществе, ну а уж в том узком, глубоко законспирированном кружке людей, которые посвятили себя такому, в общем-то, опасному делу, как изучение Хозяина, были просто исключены. То, что Фродо в разговоре с первым собеседником, МегаСаном из СБИ, признал, что он «живет рядом с Вершиной», то есть на Новой Голубой, где в Цитадели находилась Вершина Трона – это было, как он мне объяснил, совершенно экстраординарное явление, проявление огромного доверия: он уже три года почти ежедневно общался в Сети с этим МегаСаном и был уверен, что ему можно доверять, а личная встреча только утвердила Фродо в этой уверенности. Но Граф Роланд? Фродо рассказал, что она временами выдает в форумах совершенно сногсшибательные информационные находки, вроде фрагментов подлинных инструкций, получаемых тайной и явной агентурой Хозяина в разных мирах; поэтому он и вызвал ее на очную встречу, пользуясь тем, что она не скрывала, что живет в Космопорте. Теперь же у него появилось ощущение, что она все-таки теснее общается с «той стороной», чем это ему казалось раньше. Но почему не было зеленого сигнала на шаре, только нейтрально-розовый, с сероватым оттенком испуга? Фродо даже начал жалеть, что от возмущения неслыханным нарушением сетевого этикета довольно резко свернул беседу с Графом Роландом, достаточно сухо с ней распрощавшись. Он так увлекся перечислением того, что ему надо было бы сделать, но он не сделал, что я сказал ему, допивая последние глотки своего пива:
