Первое время изобилие шпионов ставило его в тупик. Познакомишься с человеком, разговоришься — а потом подойдёт к тебе кто-то из своих и скажет: «Ты что, дурак? Разве не знаешь, это агент Репра (Кузара, Добана…)». И не то странно, что агент — в контрразведке служим, не где-нибудь, и не то, что на Репра работает. Удивительно, что шпионит он, оказывается, не за квандорским или набарским противником, а почему-то за другими цергардами, и за своим Эйнером в частности.
Прежде Совет цергардов представлялся Тапри одной большой, дружной семьёй, неусыпно и неустанно пекущейся о благе народа и Отечества, как мудрые отцы пекутся о будущем любимых детей. Недели не прошло, как счастливые иллюзии начали рассеиваться. Имелись, оказывается, у Верховных и другие заботы, развязный регард Хрит (тот самый, многодетный отец) определил их так: «Кто кого первей сожрёт».
Открытие было ужасным, лишало последних надежд. Но шок длился недолго: если нет справедливости в самой Жизни, почему она должна быть в Генштабе? Тапри решил для себя: есть он, есть цергард Эйнер, есть служба и тайная клятва — всё остальное его не касается. Хрит, с которым они успели близко сойтись — он опекал новичка, будто шестого сына, эту позицию одобрил. Свою же собственную он выражал так: «Я за своего кому хочешь глотку порву, потому что ещё отцу его присягал». Это был страшный человек — специалист по особым поручениям. Из них ему особенно удавались «несчастные случаи на дорогах». Тапри сперва даже удивлялся, почему ему, человеку новому и случайному, о вещах тайных рассказывают так легко? Потом сообразил: вздумай он предать — и рука «специалиста» не дрогнет. Но жутковатый вывод не напугал и не огорчил юного адъютанта — ведь предавать он не собирался, так о чём же беспокоиться?
— Дурачок, — сказал ему на это Хрит. — Не забывай, есть ещё такая штука, как пыточная камера. Предавать никто сам не собирается — заставляют.
Значит, надо знать как можно меньше, понял он, и стал стараться ни во что не вникать, исполнять что велено, не задумываясь. Не потому, что его страшили пытки — боялся предать помимо воли.
(… — Мальчик не дурак, — докладывал регард Эйнеру. — На него можно положиться, — и добавлял просто так, шутки ради, — только бы пить не начал!
— Уж тут ты бы лучше за собой следил, дядька Хрит, — усмехался свой в ответ…)
Новая служба трудной не была: ни ночных рейдов, ни задержаний с протоколами и без оных. Подумаешь — шифровки по этажам разносить, исполнять мелкие поручения типа «подай-принеси». Зато паёк вдвое больше крумского. И самое главное — уважение от всякого. Хоть и состояли личные адъютанты Верховных в чинах небольших — с форгардами вели себя на равных. Не Тапри, конечно, он-то стеснялся, — старые, все как на подбор наглые и сытые. Как они умудрялись с одного пайка, пусть даже усиленного, наедать такие ряшки — загадка!
Всё здание Генштаба — четырнадцать уровней по официальным данным — было поделено на сектора и зоны, и чтобы пройти из одного в другой, требовались особые пропуска с печатями, бумаги о степени допуска, знание паролей. И были такие места, куда даже главам отделов и служб вход был закрыт. Одни только адъютанты Верховных могли всюду перемещаться беспрепятственно, бывать даже на тех уровнях, которых не существовало вовсе. Высшая степень допуска! Как у самих цергардов! И даже бумаг предъявлять не надо, тебя все должны знать в лицо. Это ли не вершина славы?! Первые дни Тапри чувствовал себя ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ ПЕРСОНОЙ. Потом привык и перестал об этом думать, тем более что палка оказалась о двух концах. Однажды он пошёл с поручением, в один из дальних секторов. Шёл-шёл беспрепятственно, пока не понял, наконец, что забрёл совершенно не туда, и выбраться самостоятельно не может, равно как и объяснить, куда именно ему надо было — с непривычки вылетело из головы. Стыдно было — хоть в глаза людям не смотри! Не за себя, что опозорился. На это наплевать. Цергарда Эйнера подвёл — вот что плохо! Взял, скажут, себе в адъютанты деревенского дурака, видно, долго подыскивал!
…Одной из обязанностей адъютанта было сопровождение цергарда в рабочих поездках. Под этим определениям здесь понимали выходы власти в народ: встречи с солдатами, рабочими на заводах и в лагерях, посещение воспитательных домов… Мероприятия эти цергард Эйнер не любил страшно, потому что «чувствовал себя идиотом» и красивых слов говорить не умел. Но видно, и Верховные не всегда вольны в своих действиях — приходилось ездить.
Особенно запомнилось Тапри посещение военного госпиталя при университете, того самого, где он недавно опозорился с анализами. Накануне туда пришёл огромный эшелон с ранеными, и Совет решил, что надо поднять их боевой дух. Поехали целой колонной: цергард Доронаг, глава медицинского ведомства, цергард Азра — Главнокомандующий фронтами, Сварна, ведающий пропагандой, плюс машины сопровождения…
— Я то вам зачем? — бесился цергард Эйнер. — Втроём, что ли, не справитесь? Можно подумать, не в госпиталь — в рейд по тылам противника собрались!
— Сейчас в строю стало много ваших, — увещевал Сварна, подразумевая «детей болот». — Будет полезно, если с ними встретишься именно ты.
«В гробу они меня видели!» — яростно огрызнулся тот. Но Тапри не мог с ним согласиться. Потому что для каждого человека большое счастье и честь — встретиться с САМИМ Верховным, этим потом гордятся, и друзьям, и детям рассказывают. И для любого из «наших» особенно важно, чтобы цергард тоже был «наш».
Просто он, Тапри, в отличие от Эйнера, никогда не бывал на передовой, и не знал, как меняется сознание у тех, кто ежеминутно ходит под смертью.
Всю дорогу, короткую по расстоянию, но долгую из-за состояния проезжей части, цергард сидел злющий и жаловался вслух, что напоминает сам себе даму, которая щиплет корпию. Кто эта загадочная дама, что именно она щиплет и зачем, а главное, чего общего имеет с Верховными цергардами — этого Тапри, по скудости общего кругозора, не знал, а спросить не решался. Лишь помалкивал и сочувственно вздыхал.
Госпиталь оказался забит до отказа. Люди лежали повсюду. В палатах, в коридорах, во дворе на носилках и прямо на земле — ступить некуда было. Машины пришлось оставить за воротами.
Навстречу высоким гостям выскочила группа медиков, у них были серые усталые лица и заляпанные красным халаты. Один из них — Тапри его узнал — украдкой кивнул Эйнеру, оба незаметно отошли в сторонку.
— Какого чёрта вы притащились?! — донёсся до уха адъютанта свирепый шёпот. — И без вас тошно! Не видишь, что творится?! — он кивнул в сторону бетонного ограждения, и Тапри увидел: там, сложенные длинным высоким штабелем, лежали мёртвые тела. Десятки, а может и сотни, ничем не накрытые, все без верхней одежды, а кто уже и без нижней. Голые ноги, голые рёбра, распахнутые провалы ртов… Дикая и бесстыдная картина. «Мёртвые сраму не имут…» — пришло на ум что-то далёкое, неизвестно где и когда подхваченное…
