– Нет, мы не маркитанты, приятель, – ответил он снисходительно. – У нас тут свой бизнес. Ты увидишь.
Лан закусил губу. Что, если вызвать этого хлыща на разговор с глазу на глаз и намекнуть о спрятанном золоте? Пообещать поделиться с ним кремлевским грузом в плату за свое освобождение и помощь в доставке лекарств в крепость?
Сердце призывно екнуло, но логика подсказывала, что эти люди договариваться с ним не станут. Стоит лишь намекнуть, будто он что-то знает, как с него живьем снимут кожу да выпустят кишки на дыбе, чтобы выведать, где спрятано золото. А после, само собой, заберут все золото себе.
Загудели лебедки, поднимая сваренные из толстой арматуры ворота. Процессия, возглавляемая Кудесником, которого Лан по привычке именовал про себя торговцем, вошла внутрь охраняемого периметра.
Лан завертел головой. Узкое забрало стены не позволит разместить наверху большое количество бойцов. Сторожевые башенки – это, конечно, хорошо, но на платформах он не увидел ни одной пушки. Сама стена вблизи оказалась столь неоднородной и грубо слепленной, что, при необходимости, уязвимые места можно было обнаружить «на глазок».
То есть это человеческое поселение не знало, что такое исступленные штурмы нео, и жадные до любой органики био не пытались прорваться за здешний периметр.
То есть лишь Кремль был занозой в заднице у московской нечисти.
То есть годы осад и кровопролитных сражений за сохранение общины были не напрасны. Они делают все правильно, чтя и укрепляя свои традиции. Они, похоже, и в самом деле оставались единственным оплотом человечности в погрязшем в крови и грязи диком послевоенном мире.
Появление Мамаши Лу на освещенных закатным светом улицах поселения вызвало оживление. Вокруг процессии в считаные мгновения образовалось кольцо разномастно одетых людей, среди которых были не только бойцы, но и люди, которых Лан по статусу отнес бы к пахарям или мастеровым. Были также женщины и полуголые дети – куда ж без них…
Плененной нео свистели вслед, в ее сторону летели плевки и комья грязи. Особо дерзкие поселенцы – как мужики, так и бабы – норовили ущипнуть Мамашу за переполненную молоком грудь или шлепнуть по едва прикрытому набедренной повязкой объемистому заду.
– На цепь! – крикнул кто-то надсадно.
И толпа тут же подхватила: «На цепь! На цепь!»
Поток разделился, двое охранников и Кудесник провели Лана к деревянному зданию, которое напоминало лежащее вверх дном корыто. Внутрь вело множество дверей, возле каждой собрались группы людей. Лан не без отвращения заметил, что многие из собравшихся пьяны.
Само здание гудело, как пчелиный улей. От непрерывного бормотания и возгласов дощатые стены вибрировали. Снова послышалась музыка, на сей раз флейты играли что-то бравурное, но неизменно такими высокими нотами, что звенело в ушах.
Лана привели к выложенной тротуарным камнем лестнице, ведущей в полуподвальное помещение.
– Куда вы меня привели? – спросил он Кудесника.
Ответа не последовало. Охранники начали попеременно пихать его в грудь, заставляя спуститься. Когда Лан оказался на нижней ступени – перед распахнутой дверью, «торговец» швырнул ему ключ от наручников.
– Посмотрим, сколько ты стоишь на самом деле, – сказал он мрачно.
– Эй! Давай проходи, не боись! – донеслось из открытого проема.
Лан заглянул внутрь и увидел неказистое помещение: стены из ноздреватого бетона и присыпанный песком пол, в противоположной стене – решетчатая дверь, сквозь которую лился яркий свет множества факелов.
– Проходи, нечего стоять на сквозняке – простудишься, – обратился к Лану пузатый карлик – единственная живая душа в этом каменном мешке.
Как только Лан переступил порог, дверь за его спиной сразу же захлопнулась. Загремел, скользя по скобам, засов.
– Что там? Наручники? – поинтересовался карлик. – Давай помогу снять.
Лан прошел к решетчатой двери, выглянул наружу. По ту сторону была засыпанная песком площадка. На ней выплясывали с десяток полуодетых девиц с ярко накрашенными лицами. Основным элементом танца было вращательное движение задом, словно они все пытались накрутиться анусом на воображаемую резьбу.
– А это выступает наш танцевальный ансамбль «Супердрайв», – сказал карлик. – Нравится?
Лан отвернулся от решетки. Оказалось, что на карлике – ошейник. Наверное, тоже раб. Брат по несчастью…
– Ты будешь драться с Мозгляком, – продолжил карлик. – Танцульки скоро закончатся, давай-ка лучше снимем с тебя наручники. – Скрипнул ключ, проворачиваясь в ржавой скважине. – Вот так… Мозгляк – трус и не боец совсем. Проворовался, гнида, в кабаке, за что и очутился в яме. Если Мозгляк убьет тебя, значит, дело, типа, закрыто, с него – взятки гладки. Выйдет на волю с чистой совестью и продолжит бодяжить самогон, как ни в чем не бывало. А если ты его уделаешь…
– Как тебя зовут? – спросил Лан.
Карлик шмыгнул носом.
– Мелким меня кличут, других имен не нужно. Один я тут такой.
– А как ты оказался на привязи?
– Вор-форточник я, – сказал карлик. – Так мне, типа, и надо. Заслужил. А здесь работа не пыльная, и не скучно мне: то гладиаторы друг друга рвут на части, то девки задницами вертят. Бывает, новички нервные попадаются. Бросаются на меня, будто я в чем-то перед ними виноват. Но ты, вроде, ничего – спокоен. Спокоен, ведь?
– Мне нужно будет с кем-то драться? – уточнил Лан, с хрустом сжимая и разжимая кулаки.
– Да-да, – карлик усмехнулся, показав похожие на ржавые гвозди зубы. – Драться, причем – не на жизнь, а на смерть. Профессору важно, чтоб шоу было красочным, детали ему не так важны.
– Кто такой этот Профессор?
– О, он – великий человек! Благодаря ему у нас всегда весело да сытно! Наш выход!
Музыка оборвалась. Заскрипела, поднимаясь, решетка, отделяющая каморку карлика от площади, на которой выплясывали девицы.
– Идем! – Мелкий направился под свет факелов. Лан нехотя поплелся следом. Ничего путного от происходящего он не ожидал, но, как говорится, попал в дерьмо – не чирикай. Думай, как выкрутиться. Или не думай, а просто выживай.
Девицы просеменили друг за дружкой мимо Лана, обдав его запахом свежего пота. Танцовщицы юркнули в одну из дверей, проем которой незамедлительно закрылся решеткой. Вообще, на площадь, теоретически, можно было попасть через десяток дверей, пробитых в трехметровой глинобитной стене, опоясывающей открытое пространство. Теоретически – потому что на данный момент были закрыты все двери, кроме той, из которой вышли Лан и Мелкий. Один выход – для плясунов, второй – для рабов. За третьим горели крысособачьи глаза, решетку четвертого пытался разогнуть матерый нео. Если у обезьяна получится, то находящимся на площади несдобровать…
