— Анхельм! — зычно крикнул начальник школы.
— Да, герр оберстлёйтнант! — В кабинет Ноймана заглянул молодой женоподобный гауптманн, состоящий при штабе школы за секретаря-адъютанта.
Лицезрея слащавое личико адъютанта, Нойман мысленно сплюнул — этого напомаженного молодчика, с откровенными замашками Schwul,[27] начальнику школы навязали в украинской рейхсканцелярии. Видимо, нравился он кому-то из высокого местного начальства: и по службе его успешно продвигали (лет-то всего ничего, а уже гауптманн!), и на теплое место пристроили, подальше от линии фронта. Будь его, Ноймана, воля, уж он бы его, да и всех остальных таких же, с наманикюренными ногтями и причесочками-каре, в самое пекло, где кровища, пот, гной и дерьмо… А еще лучше — в топку, за компанию с евреями, цыганами и прочим отребьем, чтобы не портил кристально чистый арийский генофонд… Кулаки старого вояки непроизвольно сжались так, что суставы хрустнули.
— Герр оберстлёйтнант… — испуганно проблеял адъютант, взглянув в перекосившееся лицо непосредственного начальника. — Господин Нойман… — Он попятился, но, натолкнувшись спиной на край приоткрытой двери, вздрогнул и замер.
— Еще раз увижу стриженным не по уставу — сам обстригу! — заревел Нойман. — Нет! Обрею! Личным «Золингеном»! Понял?!
— По-по-понял…
— Исполняй! Через час проверю! Стоять! — притормозил Нойман перепуганного адъютанта, готового задать стрекача. — Ты говорил, что прибыл новый учитель?
— Я-я-я, натюрлих…
— Давай его ко мне, — распорядился оберстлёйтнант. — Дело позже занесешь. Свободен.
Анхельм метнулся из кабинета, только каблуки дробно стукнули по старому рассохшемуся паркету. Через минуту в кабинет начальника школы зашел мужчина лет сорока — сорока пяти в слегка помятом и запыленном цивильном костюме. Поглядев на Ноймана сквозь толстые линзы круглых очков, незнакомец потер заросший недельной щетиной подбородок и спросил, бросив цепкий взгляд на погоны:
— Разрешите войти, герр оберстлёйтнант?
— Заходи, — кивнул Бургарт. — Садись. — Он указал на стул.
Посетитель прошел, четко впечатывая каблуки ботинок в пол.
— Служил? — ради проформы спросил Нойман, хотя по походке незнакомца это и так было ясно.
— Так точно, господин оберстлёйтнант! — вытянувшись во фрунт, по-военному четко ответил посетитель.
— Унтер-офицером? — уточнил Бургарт, мысленно прикинув чин нового учителя. В этом вопросе Нойман чувствовал себя как рыба в воде — как-никак сам начинал с низов.
— Так точно! — Унтер с уважением посмотрел на начальника школы. — Разрешите представиться: Вильгельм Грабб — гауптфельдфебель девяносто седьмого пехотного полка!
— Ротный?
— Батальонный.
— Почему дальше не пошел? Унтер для образованного немца — это не пик возможностей. Не задумывался об офицерском чине?
— Не до того было, — признался Грабб. — Нас на Байкальском направлении так русские с китайцами прижали… И если б не япошки…
— Слышал. Это от безысходности комиссары так огрызаются. Сам давно с передовой?
— Комиссован два месяца назад, герр оберстлёйтнант.
— Ранение?
— Контузия, — пояснил Вильгельм. — Зрение сильно после контузии упало. Признан негодным к военной службе.
— Это нормально, — добродушно кивнул Нойман — новый учитель ему определенно нравился, невзирая даже на слегка запущенный внешний вид. — У нас почти все наставники такие же ветераны.
— А этот, который убежал, — Грабб указал глазами на дверь, за которой скрылся Анхельм, — тоже отставник?
— А что, похож? — прищурил один глаз Нойман.
— Совсем наоборот, — ухмыльнулся Вильгельм. — По виду — настоящий «пидрила». Как только таких служить призывают?
— Погоди, он еще и меня в чинах обгонит, — поиграл желваками Бургарт.
— Понял. Протекция и связи? — Грабб указал пальцем в потолок.
— Штабисты, — презрительно скривил губы начальник школы. — Гадючник еще тот!
— На передовую их надо…
— Тут у нас с тобой руки коротки. Сам-то как к нам попал?
— Получил направление через департамент оккупированных территорий… Я ведь до войны преподавал историю… Правда, в советской школе… И недолго… Но кое-какой опыт все же имеется.
— Тоже при красных комиссарах вырос? Из поволжских немцев?
— Из прибалтийских, — ответил Вильгельм.
— Это здорово! — обрадовался Нойман. — Значит, с языком проблем не будет.
— Так точно. Русским владею в совершенстве.
— Еще бы! — фыркнул Бургарт. — Ты вот что, поговори с Робертом Францем и Михаэлем Сандлером. Они тоже при Советах выросли. Думаю, что общий язык найдете. Наставники они толковые, получше некоторых… Зайдешь к коменданту, получишь обмундирование и все, что там причитается. И на постой он тебя определит. Ты, кстати, семейный? — полюбопытствовал Нойман.
— Никак нет, в свободном полете, — ответил Вильгельм.
— Тогда тебе попроще будет — можешь поселиться на территории школы. У нас для наставников и учителей комнаты есть. Для семейных — маловато, но для одиноких в самый раз. Франц и Сандлер, кстати, там обитают. В общем, держи направление, — он протянул Граббу листок бумаги, — и давай к коменданту. Получай все необходимое, — вновь повторил он.
— Есть!
— С завтрашнего дня можешь начать обучение? Сотрудников не хватает, сам понимаешь, много времени на обустройство быта дать не могу.
— Я готов прямо сейчас…
— Сейчас не нужно! А вот завтра жду. Все, свободен.
— Зиг хайль! — щелкнул каблуками Грабб, затем он развернулся и покинул кабинет начальника школы.
— Хайль! — запоздало отозвался Нойман, переключившись на другие проблемы, ждущие его немедленного решения.
Грабб вышел на улицу, вдохнул полной грудью теплый летний воздух, пропитанный ароматом молодой листвы, и направился к большому, слегка покосившемуся от времени старому бараку, украшенному вывеской «Хозчасть». Возле открытых нараспашку ворот барака суетились обритые наголо мальчишки-курсанты, вытаскивающие из склада матрасы, которые комендант, видимо, решил просушить. Вильгельм зашел в темный барак, внутри явственно тянуло плесенью и, оглядевшись, заметил пожилого плешивого мужичка, командовавшего малолетними унтерменшами.
— Куда ты тянешь, Dussel?[28] — взвизгнул мужичок, когда один из мальчишек неловко обрушил на пол целую пирамиду сложенных друг на друга матрасов. — Was glotzest du, Hundesohn?[29] — прошипел он, отвешивая пацаненку тяжелую затрещину.
Пацан ойкнул и схватился за ушибленное место.
