— Пожертвовал все, что было, церкви святого Ильи Муромца, — напомнил тот.
— Ну да. У меня тоже голяк. Значит первым делом двинем в лабаз, трофеи сдавать. И это, — охотник указал на торчащий из-за плеча приклад сто третьего, — ты бы припрятал что ли валыну свою палёную от греха подальше.
— Тут стрелять можно? — поинтересовался Стас, оглядываясь.
— Да хоть из гаубицы. А зачем?
Он молча взял на изготовку дробовик и, прицелившись в торчащую из земли полусгнившую бочку метрах в пятнадцати, нажал на спуск. Грохнул выстрел.
— Работает, — констатировал Стас, разглядывая россыпь свежих дыр в полуистлевшей жести.
Удовлетворённый результатом полевых испытаний он достал из подсумка картечный патрон, поместил его на вакантное место в магазине и, щёлкнув предохранителем «Бенелли», временно взявшего на себя обязанности основного ствола, принялся упаковывать сто третий в рюкзак.
— Ну вот, больше я и не Стас, — усмехнулся он, поправляя лямки.
— А кто?
— Хм. Даже не знаю. Может, Андрей?
— Не-е-ет, Андрей — не солидно, — поморщился охотник. — Нужно тебе кликуху придумать запоминающуюся. Я вообще удивляюсь, как ты ей до сих пор не обзавёлся.
— Да как-то не приклеилось.
— Не может такого быть. В детстве-то наверняка имелось погонялово.
— В детстве? — Стас улыбнулся, окунаясь в воспоминания. — В детстве имелось. Карандаш.
— За что же тебя так?
— Сам не знаю. Может, за то, что тощий был, а может, из-за того, что рисованию обучался.
— Ты? — удивился Коллекционер. — Рисованию? Охренеть. Но Карандаш всё равно не вариант. Такая кликуха только для шестёрок годится. Художник? Банально, — он оценивающе посмотрел на Стаса. — И рожа какая-то не выразительная, и увечий заметных нет. Давай тебе нос отрежем, будешь Буратиной.
— Не звучит.
— Ну, тогда сам придумывай.
— Кстати, а почему ты вчера жмурам пальцы не отрезал? Ты ведь, насколько я слышал, за эту милую слабость кличку получил свою.
— Нахрена мне их пальцы? — охотник брезгливо скривился. — Я Коллекционер, а не барахольщик. В моё собрание попадают фрагменты тел лишь заслуживающих внимание покойников.
— М-м… По каким критериям отбираешь?
— Как по каким? По цене, разумеется. Нижний край — десять золотых.
— И много набралось экспонатов?
— Двенадцать.
— Не густо.
Коллекционер смерил Стаса взглядом, изобразив на лице снисхождение к глупости, продиктованной невежеством.
— Не густо? Напомни-ка, за что тебя муромские разыскивают? Ах да, ты спёр у них бомбу с химическим говном, способным похоронить враз кучу народа. Если бы я работал на Муром, твой палец занял бы тринадцатое место, став пятым в числе аутсайдеров коллекции.
Стас усмехнулся, но уязвлённое самолюбие всё же легонько кольнуло, потребовав более высокого места в рейтинге отрезанных пальцев. «Да, прекрасное новое ощущение» — вспомнил он слова охотника. — «Кто же, интересно, меня обошёл?».
— И кто же меня обошёл?
— Какая разница? — флегматично отмахнулся Коллекционер. — Они уже мертвы.
— Ладно-ладно, признаю — я заинтригован? Кто у тебя в первой тройке?
Нарочито безразличное выражение на лице охотника сменилось довольной улыбкой.
— Хм, дай-ка вспомнить за кем у нас третье место, — он задумался, беззвучно шевеля губами, — Шомпол? Да, точно — Тарас Шомпол. Двадцать пять золотых я за него выручил. Но побегать пришлось хорошо. Почти три недели угробил на козла.
— А кто это?
— Ты не знаешь Шомпола?
— Ни разу не слышал о таком.
— Станислав, Станислав… — Коллекционер разочаровано вздохнул. — Ты же вроде из Владимира, а с историей родного края не знаком совсем. Стыдно должно быть. Имя Тараса Шомпола лет семь-восемь назад у торгашей ваших на слуху было прочнее собственного. Много он им нервов попортил со своей бандой. И не только нервов. Так вот эти самые торгаши решили скинуться и заказать Тараску. Ещё условие поставили — чтоб подох душегуб от автоматного шомпола в ухо, как сам любил с потерпевшими расправляться.
Стас недоверчиво хмыкнул.
— И что же, удалось подобраться вплотную к главарю банды и во сне его ухайдакать?
— Нет, конечно. Грохнул засранца из «Винтореза» метров с пятидесяти.
— А как же пожелание клиента?
— Ну, пожелание клиента — дело святое. Пришлось ещё двое суток ждать, чтобы откопать покойника, отрезать ему палец, башку, и шомпол в ухо вставить. В таком виде он перед клиентом и предстал. Этого хватило.
— Понятно. А остальные победители?
— Про вицечемпиона я тебе уже как-то рассказывал.
— Муромский безопасник с семьёй?
— Он самый. Сорок золотых. Хотя второе место его пальцу, конечно, не совсем честным путём досталось. Как-никак заказ- то на пятерых был.
— Сам, жена, двое сыновей и дочурка лет двенадцати.
— Точно, — подтвердил охотник. — Хорошая у тебя память.
Стас нахмурился, глядя вниз, туда, где слегка подсохшая грязь расходилась трещинами от подошв сапог.
— Это правда? — спросил он, оторвавшись от созерцания попираемого ногами глинозёма.
— Не понял.
— Ну, та история с девчушкой. Ты что, в самом деле трахал умирающего ребёнка?
Коллекционер повернул укрытую капюшоном голову, и солнце на мгновение ярко вспыхнуло, отразившись в жёлтых глазах.
— У тебя с этим проблемы? — поинтересовался он невозмутимо.
— Так это правда или нет?
Охотник помолчал немного, улыбнулся и пожал плечами.
— Сам решай.
— Значит трахал.
— Как тебе будет угодно.
— Бля, это же просто пиздец. Нахрена такое делать? Получил заказ — убей. Убийство можно понять. В конце концов, у каждого своя работа. Но зачем глумиться над полумёртвым дитём? Будь хоть нормальная, хоть мутант — она этого не заслужила. Не успела заслужить. Какая необходимость? Трахать что ли больше некого?
Коллекционер терпеливо выслушал обличительную речь, вздохнул и поскрёб подбородок, скрепя щетиной.
— Это риторический вопрос?
Стас хотел было ответить, но передумал и, сплюнув, молча продолжил путь.
Западная окраина Арзамаса впечатление производила гнетущее. Даже издали. В первую очередь этому способствовал смрад. Кисло-сладкий, удушливый, он заплывал в ноздри, обволакивая их помойной слизью, настолько глубоко, что даже во рту чувствовался тошнотворный привкус целого набора непотребных ингредиентов, обычно далёких от языка, но хорошо знакомых носу. Стелящаяся над крышами дымная пелена, формировавшая ранее основу «букета», всё больше пасовала перед гнилостным напором, способная теперь лишь разбавить его острыми нотками печной копоти.
