Дико было думать, что Отец и Мать могли согласиться с гадальщиком, поехать праздновать в богатое и ничтожное семейство, позвать Старшего — и не сказать ему о своих планах… Ра снова злился на подлый взрослый мир, смутно осознавая, что окончательно теряет ускользающую детскую веру в справедливость, всеблагость и всемогущество родителей.
Ра расправлял ладонью потертые страницы Наставлений. На фоне душевной смуты и тяжёлых мыслей их строки, знакомые с детства, звучали необычно весомо: "Честь дороже жизни". "Семейная честь дороже личной". "Чистосердечный верит в справедливость Небес, поддерживая её на земле словом и сталью". "Благорожденный живет во имя отваги, искренности, понимания и милосердия". "Брызги грязи пятнают белизну навсегда".
Я намерен следовать Наставлениям в любой тьме, думал Ра, чуть не плача от незнакомой боли в душе. Брызги грязи пятнают белизну навсегда. Я намерен следовать слову Учителя Ю, даже если слова Отца и Мамы будут ему противоречить. Я — Младший, но я — Господин Л-Та, Господин Головная-Боль-Государей, Боец-за-Честь. Кажется, я становлюсь взрослым не только телом.
Или — это тоже детская блажь? Интересно, когда-нибудь наступит такой ужасный момент, когда на Наставления Учителя Ю нельзя будет опереться, как теперь на слова родителей? А вдруг единственная опора — это только своя собственная вера в Честь и Любовь?
Насколько это надёжно?
До вечера непривычные мысли утомили Ра, он почти дремал, но не позволял себе пойти спать, не дождавшись известий. Чтобы не пропустить возвращения Н-До, он перебрался с башни в коморку привратника. Мужчина Эл-Т, добродушный краснолицый плебей, принял Ра радушно и даже послал за горячим отваром цветов чок. В маленькой коморке у парковых ворот горел масляный фонарик за розовыми стеклышками, тут было неожиданно уютно — и Ра почти развеселился. Он сидел на низеньком табурете возле крохотного чугунного камелька, слушал, как привратник рассказывает о ловле рыбы на сушеных кузнечиков, и чувствовал, как вся муть во взбаламученной душе постепенно укладывается на дно.
Впрочем, стук копыт, лязг сбруи и голоса мгновенно обо всем напомнили. Ра выскочил из каморки навстречу вернувшимся — и остановился.
Старшего с ними не было.
— Ясный полдень, немедленно отправляйся домой! — сказала Мать, спрыгивая с коня. — Что ты тут делаешь?!
Её усталое лицо с опасной складкой у губ выглядело совсем не празднично, и Отец обжег Ра неодобрительным взглядом сверху вниз.
— Я огорчил вас ожиданием?! — возмутился Ра. — Тем, что хотел скорей вас увидеть?!
— Устраивай лошадей! — приказала Мать конюшему, а Ра кивнула. — Вот что, я устала сегодня. Не затевай ссор, просто сделай, как я прошу.
Отец и Мать ушли по саду пешком. Ра ещё расслышал, как Отец говорил Матери вполголоса:
— Мне кажется, ты слишком строга, И-Вэ. Не помнишь ли, как один взбалмошный юноша, не признающий правил, рассказывал своему Официальному Партнёру, как паж учил его поцелуям?
— Я лгала, — сказала Мать с нервным смешком. — И ещё — я не дралась с пажами, поставив на карту тело, статус и доброе имя Семьи.
Ра придержал за узду лошадь Второго:
— О, ты слышал? — сказал он вполголоса. — Когда взрослые забываются, мы можем узнать, что их юность не была безоблачной.
Второй тоже спешился. Он глядел хмуро — и не ответил на улыбку Ра.
— Прогуляемся. Слушай, Ли, — сказал он конюшему, — Ты не забыл распорядиться, чтобы в имение Эу-Рэ прислали повозку? Сейчас же!
— Да что случилось, во имя Небес?! — взмолился Ра. — Вы напугали меня! Я хочу видеть Старшего! Он ведь жив?!
— О чем ты думаешь, Дитя? — Второй взъерошил Ра волосы. — Все живы. Старший женится.
— На отродье Всегда-Господина?! — прошептал Ра с отвращением и досадой. — Земля, разверзнись!
Второй невесело усмехнулся.
— Отродье мертво. А кто невеста, я не понял. Только — аристократка. Вроде бы…
Кто бы смог спать после этого!
Пока Госпожа Лью переживала Время Боли, Ра простил Старшего Брата.
Ра понял его лучше всех, лучше Второго и лучше родителей. Ра тоже казалось, что в этой загорелой плотной юной женщине с короткими волосами цвета ореха и открытым благородным лицом есть явственное сходство с погибшим Ди. С тех пор, как он увидел истинный трофей Старшего, в крови, грязи, поту — и с глазами, светящимися, как роса под луной, Ра был слегка одержим трагической любовью.
Он служил бы Госпоже Лью, как паж, если бы Старший не охранял её от всего мира. Нехорошо, стыдно, грешно смотреть на метаморфозу чужой возлюбленной — но Ра улучал момент, приносил воды, приносил молока, приносил зажжённую свечу, перехватив по дороге Юношу К-Ви — и жадно смотрел на на её осунувшееся и восхитительное лицо, на припухшие губы и грудь, приподнимающую плед.
Ра был влюблён той самой чистой любовью, какой влюбляются подростки, ещё не думающие ни о чем, кроме безумного счастья как следует посмотреть и, в виде апофеоза, услышать два благодарных слова. Так влюбляются не в человека, а в саму любовь, воплощённую в метаморфозе — в сотворение совершенной красоты из драмы, риска и страсти. Его раздражал его собственный слишком юный возраст — Время Любви уже пришло, а что-то интересное ещё не думает начинаться.
Госпожа Лью была — воплощение тайны. Даже её паж, страшный мужик родом откуда-то с диких гор, с необыкновенно добрыми и спокойными глазками на безобразном лице — и тот был изрядно таинственной личностью. За своей Госпожой он ухаживал, как нянька; Ра хотелось думать, что дикарь её и воспитывал — это казалось страшно романтичным, и Ра был жестоко разочарован, узнав, что тот жил в имении А-Нор лишь с весны.
Впрочем, не это главное. Сама Госпожа Лью, её сильная и внезапная драматическая любовь к Старшему, её поединок в день знакомства, её безрассудная отвага и благородное доверие, её красота, отеческая нежность, которую питал к ней слуга-горец, обожание Старшего Брата — все это звучало, как строфы баллады.
Сама свадьба, сыгранная спустя месяц, когда листопад уже обнажил ветви деревьев, показалась Ра значительно менее захватывающим действом, чем чистая истина поединка. Госпожа Лью в длинном шёлковом белом платье без корсажа, в красном платке, подчёркивающем дивные очертания бедер, смущённо улыбающаяся и болезненно прекрасная, очевидно, была тем зрелищем, на которое всем приятно посмотреть — гостей прибыло в избытке. Конечно, когда Госпожа Лью первый раз наполнила Чашу Любви, ближайший родственник толкнул её под локоть — чтобы вода выплеснулась ей на грудь и абсолютное совершенство женщины стало очевидно всем, сквозь мокрый шёлк, как сквозь матовое стекло. Разумеется, Старший вспыхнул до корней волос, торопливо помогая своей Даме укрыться церемониальной белой накидкой с алыми цветами — но его глаза горели. Храмовая церемония не могла не впечатлить, но, слушая, как толпа родственников, друзей Семьи и вассалов шепотком обсуждает метаморфозу невесты, благородство союза и всё то, что обсуждается на любой свадьбе, Ра ощутил что-то вроде ревности.
