Не всегда сморгонские медведи отличались столь свирепым нравом, как любимцы Иоанна Васильевича. Знаменитый раскольник протопоп Аввакум в своем «Житии» пишет, как изгнал из села под Нижним Новгородом «плясовых медведей». Причем с двумя медведями схватился врукопашную, одного «ушиб», другого «отпустил в поле». Странные там оказались медведи… Совсем не хищные. Очевидно, в Сморгони существовали различные методики дрессировки зверей – в зависимости от того, для каких целей они предназначались.
Известно, что выступавшие на публике с уморительными трюками сморгонские медведи находились среди густой ярмарочной толпы без ошейников и намордников, заходили вместе со своими вожатыми в кабаки и на постоялые дворы – и посетители этих заведений ничего не имели против такого соседства.
К сожалению, секреты Сморгони утеряны навсегда, а современная дрессировка медведей не идет ни в какое сравнение со сморгонской. В цирках косолапые выступают с малозаметными намордниками, когти сточены до основания. В мемуарах известного артиста Никулина упоминается характерный эпизод: в цирке на Цветном отмечали какой-то праздник, и не совсем трезвая воздушная гимнастка попыталась угостить «дрессированного» медведя куском торта сквозь решетку клетки. Эксперимент закончился плачевно – девушка осталась без кисти руки…
В середине XVIII века конкуренцию Сморгони пытались составить монахи Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Сохранилось имя одного из исполнителей, непосредственно работавшего со зверями – келейник Карпов. Церковным иерархом, выступившим инициатором этой затеи, был архимандрит Феодосий. Последнее достаточно удивительно, если учесть, что Православная церковь всегда резко отрицательно относилась к «медвежьим потехам». (Рукописное примечание Синягина: Нашел чему удивиться! Лучше бы вспомнил, кто квартировал тогда в лавре!)[3] Но подвизавшиеся в роли укротителей церковники заметных успехов не достигли.
Дальнейшая же судьба Сморгони оказалась печальной. После раздела Польши и присоединения Белой Руси Сморгонская Академия просуществовала недолго. В начале XIX века упоминания о ней исчезают из хроник и документов эпохи. Судя по всему, учебное заведение, выпускники которого вызывали недовольство и церковных, и светских властей, было насильственно уничтожено.
Очевидно, либо у Сморгони существовали филиалы, либо владеющие старинными секретами дрессировки люди продолжили свое дело где-то в новом месте – окончательно медвежий промысел в России не заглох, продолжаясь и в первой половине XIX века.
По крайней мере в 1866 году Комитет Министров опубликовал положение «О воспрещении промысла водить медведей для забавы народа», а Сенат провел соответствующий указ. Воплощали в жизнь правительственные директивы крайне жестко: в 1867-1871 годах только в западных губерниях Российской Империи истребили в общей сложности несколько сотен дрессированных медведей. Для масштабной акции были задействованы силы полиции, жандармерии и даже армии.
На этом история уникальной, известной только в России методики дрессировки прекращается – отдельные «медвежьи вожатые», продолжавшие на свой страх и риск заниматься привычным делом до начала Первой мировой войны, действовали под постоянной угрозой полицейских санкций, а уровень дрессировки их зверей уже…
(Рукопись обрывается.)
Глава 6
ДЕЖА ВЮ И АРХИВ СИНЯГИНА
1
Я человек терпеливый. И прождал до середины дня.
Ждал, когда отмеривал пешком немалые расстояния между школой, милицией и нотариальной конторой. Ждал, когда – уже обзаведясь средством передвижения, – провел полтора часа на главной площади Лесогорска: звонил с главпочтамта доктору Скалли, обедал в близлежащей блинной, бесцельно сидел в кабине припаркованного там же Росинанта…
Ожидание оказалось бесполезным. Никто не подошел ко мне, воровато озираясь, и не сказал конспиративным шепотом: «Я от Синягина…».
Возможно, дедуля никак не предполагал, что до него доберутся столь быстро, и не успел отдать распоряжение о передаче завещанных мне бумаг. Или доверился человеку, которому доверять не стоило.
Впрочем, теперь уже не важно. Пойду и сам заберу архив. Затянувшееся ожидание имело свой плюс: я вычислил-таки, у кого он хранится.
Росинант неторопливо покатил в сторону берега Кети.
2
Дом не напоминал хибарки-развалюхи, стоявшие у самой реки, напротив поселка временных: ухоженный, недавно покрашенный, на окнах свежевыстиранные занавески, грядки на прилегающем огороде аккуратно прополоты.
Хотя, как я знал из результатов предварительной разведки (беседы со словоохотливой старушкой), живет хозяин одиноко, схоронив жену лет десять назад.
– Открыто! – прозвучал голос откуда-то из глубин дома в ответ на мой вежливый стук.
Я вошел, пересек сени, стучаться во вторую дверь уже не стал… Ничего подозрительного: горница, русская печь, разнородная мебель – самодельная деревянная соседствует с совковским ширпотребом…
Он сидел за столом и молча смотрел на меня, не пытаясь о чем-либо спросить или хотя бы поприветствовать.
– Здравствуйте, Василий Севастьянович, – сказал я. Именно так звали моего недавнего знакомца, с которым мы вчера обсуждали на плавучих мостках влияние погоды на клев рыбы.
Он пробурчал нечто невразумительное – не то приветствие, не то совет отправиться восвояси. Я не смутился. Сказал:
– Вы должны были мне кое-что передать от вашего знакомого… От Синягина.
Повисла пауза. Если Севастьяныч заартачится – не видел, не слышал, не знаю, – придется действовать быстро и жестко. Времени на деликатные подходы не осталось. Судя по разгрому, учиненному в хибарке Синягина, неведомый противник знает о существовании архива – и активно ищет его.
Артачиться и отрицать всё старик не стал. Кивнул, молча поднялся, пошарил за занавеской, обернулся и…
И прямо в лоб мне уставилось широченное дуло охотничьего ружья.
Второй раз за два дня я стоял под прицелом оружия, находящегося в руках человека чуть ли не втрое старше меня… Дежа вю какое-то.
3
Дробовик показался необычным – своими размерами. Больше всего он напоминал пушку-безоткатку, которую оружейники по рассеянности вместо лафета приклепали к ружейному прикладу. Мне довелось как-то держать в руках ружье не применяющегося у нас восьмого калибра – из таких африканские охотники на крупного зверя валят слонов с одного выстрела. Солидная штучка, но оружие Василия Севастьяновича выглядело еще внушительнее.
Смотреть в бездонное черное дуло было неприятно. Если этот музейный экспонат работоспособен, то выброшенный им сноп дроби легко и просто оставит меня без головы.
