Урусов, молча выслушавший мой доклад, сделал себе какие-то пометки в блокноте, затем подсел к компьютеру и хмуро выдал:
– Воронцов… Вашу мать! Я прошу вас впредь уклоняться от участия в подобных… посиделках. Директор института предупреждал вас по поводу лояльного отношения к клиенту, но не надо его слова воспринимать вот так буквально. Развели бар-рдак, мля… Побольше дисциплины, побольше контроля. И попробуйте повлиять на Пашутина, объяснить ему, что для него неформальные развлечения сейчас опасны – намекните, что в его интересах прислушаться к вам.
Полковник явно был недоволен, и спустя некоторое время я понял, чем – я-то сам совсем забыл про вчерашнее столкновение в коридоре с «оо-шниками», прямыми подчиненными Урусова.
– Коваль, Коваль… – полковник, двигая «мышку», что-то отслеживал на повернутом к мне «спиной» мониторе. Наконец, найдя, видимо, нужную фамилию в списке, дважды щелкнул клавишей.
– Вот он, ваш Коваль Владимир Захарович. Доктор физико-математических… Лауреат… Автор… Так, работал в НПО «Айсберг»… НИИ… Что за херомантия? А, ну конечно… Я так и думал!
– В чем дело? – я насторожился.
– Коваль погиб два года назад. Провалился под лед в Хибинах во время туристической поездки на Кольский полуостров. Пашутин спьяну напутал, мудак. А раз так…
– Раз так, значит, можно предположить, что вчера мы виделись с этим таинственным «господином Никто»? – это вырвалось у меня чуть ли не против воли, само собой. Урусов покачал головой:
– Вряд ли. Не думаю, чтобы он действовал так прямолинейно. Но будьте начеку. Мало ли что… И поговорите с Пашутиным – вдруг наш, хе-хе, бухарик что-нибудь вспомнит. Пашутин вообще-то должен был хорошо знать этого Коваля – он же у него работал в «Айсберге». Вот что, Воронцов – попробуйте разговорить Пашутина… А впрочем, нет, не надо. Все, я вас больше не задерживаю, свободны…
«Вот тебе и на! Неужели Пашутин действительно перепутал?», – размышлял я, спускаясь по лестнице. Что-то мне подсказывало, что не все так просто, и давний подозрительный червячок нехорошего предчувствия знакомо шевельнулся в душе. «Надо будет действительно с Игорем поговорить, может, он что-нибудь помнит».
Я вернулся в лабораторию, поманил Пашутина пальцем – на минуту. В коридоре похмельный гений первым делом попросил сигарету, дрожащими пальцами размял ее, закурил.
– Голова болит? – участливо спросил я, закуривая за компанию.
– Не то чтобы сильно… – поморщился Игорь, глубоко затянулся: – Я вообще-то не пью, совсем. Так, изредка, по великим праздникам… О чем ты хотел меня спросить?
– Игорь, вчера, возле подъезда… Постарайся вспомнить того человека, в шарфе.
Пашутин наморщил лоб:
– До дома мы доехали на такси… Так, потом ты вел меня, потом… Ну да. Из подъезда вышел мужик, что-то говорил. Тоже, наверное, пьяный был.
– Ты вчера назвал его Ковалем. Владимиром Захаровичем Ковалем. Почему?
– Я назвал?. Да ты что. Коваль утонул в Хибинах, года два назад, в девяносто пятом. Жалко, хороший был мужик. Я работал под его началом в НПО «Айсберг». Он тогда руководил отделом…
– А чем вы там занимались? – поинтересовался я, типа невзначай.
– Извини, Сергей, я не могу тебе этого сказать – подписка о неразглашении.
«Выходит, спьяну ляпнул?», – глядя на зеленоватого Игоря, думал я: «Но почему тогда именно Коваль, а не Иванов, Петров, Сидоров?… Нет, хоть ты и ничего не помнишь толком, но я-то помню. Одно дело – ты ошибся. Но ведь этот „псевдо-Коваль“ сказал: „Мне надо поговорить с Игорем Львовичем“. Ч-черт, не спроста все это… И очень мне не нравиться».
Докурив, Пашутин отправился назад, создавать видимость работы – ему было плохо, и он особо не скрывал этого, в конце концов, вчерашний успех оправдывал все, в том числе и сегодняшнее «балдение» с чашкой крепкого кофе.
Санька Кох, наоборот, был в отличной форме. Он хлопотал вокруг Игоря, даже сбегал в аптеку за «Алкозельцером», улучив момент, отвел меня в сторонку:
– Слушай, я вчера что-то не то начал нести, ты извини, больше не повториться. Я понимаю – секретность, конспирация и все такое. В общем-то правильно, вдруг, не дай Бог, действительно с Игорем что-то случиться…
Я усмехнулся, потрепал Коха по худому, острому плечу:
– Ладно, хорошо, что понял. Забудем.
***
Потянулись будни. Я постепенно привыкал к новой работе, перезнакомился с Пашутинскими сослуживцами, с ребятами из «ОО», жизнь вошла в обыденную, размеренную колею. «Господин Никто» больше не проявлял себя, постепенно страхи и опасения улеглись, и временами я начинал думать, что руководство института и Урусов переоценили опасность, и что Никто – просто обыкновенный маньяк-сумасшедший. Таинственный Коваль, или его призрак тоже больше никого не тревожил, и временами я даже жалел об этом – уж больно скучно, рутинно и серо проходили дни, хотя, с другой стороны, для телохранителя отсутствие происшествий в жизни клиента – лучшая награда.
Из «оо-шников», работавших охранниками и телохранителями, ближе всего я сошелся с Николаем Расщупкиным, тем самым улыбчивым парнем, который в первый день моего пребывания в институте, после нелепого столкновения в коридоре, когда они чуть не устроили перестрелку, посоветовал, как лучше носить оружие.
В Расщупкине прежде всего мне понравилось искренняя открытость, какая-то наивная честность, не часто встречающаяся ныне среди людей. Кому-то Николай мог показаться чудаком, максималистом, я же видел в нем отсутствие лицемерия, наигранности и фальши. Если уж Расщупкин улыбался, то от души, если хмурился, то по настоящему.
Николай раньше работал в КГБ, но после семи лет «честного топтунства», как он сам говорил, пережив все реорганизации и сокращения последнего времени, повидав за это время всякого, был уволен по сокращению штата. Навыков работы у Расщупкина хватало, и он старался помогать мне в трудные моменты, а моментов таких хватало – отсутствие опыта часто ставило меня в нелепые положения. Например, надо ли сопровождать клиента, то бишь Пашутина, в туалет? С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой – это унизительно и для него, да и для меня тоже.
Расщупкин, узнав о проблеме, улыбнулся, хлопнул меня по плечу:
– Ты понимаешь, Серега, телохранитель – фигура автономная, и должен прежде всего действовать по обстоятельствам, а не слепо повиноваться инструкции. Если в институте нормальная обстановка, чужих нет, все охранные службы работают нормально, зачем тогда излишние меры предосторожности? А что касается инструкции, то она тоже не может предусмотреть всего.
Как-то раз Пашутина в числе прочих сотрудников НИИЭАП пригласили на конференцию, посвященную проблемам биоэлектроники. По словам Игоря, главную ценность конференции составлял доклад какого-то немецкого светила, посвященный регистрации излучений, выделяемых живой клеткой, все остальное было «чушью и ерундой».
