Пятьдесят веков — это, конечно, не полторы эры, но тоже… смешно.
Мир — забавная штука.
И не смешно ли, в конце-то концов, что сегодня в местном борделе её признали фригидной, абсолютно и окончательно?..
Смешно…
Что бы по этому поводу сказала великолепная Зоя?
К чёрту!
Какая тут, к оракулу, фригидность?!! Фригидная не влипла бы под статью, на то она и фригидная.
Если бы просто фригидность.
Если бы…
Забавно…
Всю жизнь гордиться своей выдержкой, втайне забавляясь, что так ловко провела всех, даже тётю Джерри… Да, внутри я — огонь, но попробуйте-ка прошибить броню!
И вдруг обнаружить, что броня твоя — не броня вовсе, так, скорлупка, и не ореховая даже, а под ней — ничего…
Пустота.
Не протухло даже — высохло просто.
За ненадобностью.
А может — и не было. Совсем…
Забавно.
Стась оттолкнулась лопатками, пошла вдоль улицы. Мотнула головой, убыстряя шаг и чувствуя, как стягивает кожу на скулах. Новое ощущение.
Что, Зоя, забавно, да?
Если бы только фригидность…
Фригидность — ладно. Можно древних французов послушать — умные тоже люди были! — и на мужиков всё списать, не виноватая я, мол, это они сами идиоты неумелые…
Да ведь только был же, Зоя, папашка твой, сволочь эта ушастая…
Был.
Так что иначе это называется.
Улыбка Стась стала хищной — в конце расцвеченной улочки она, наконец, увидела то, что давно искала. Расслабилась, переходя с инерционного Бега Преследования на лёгкий стелющийся Шаг Разведчика. На ходу привычно промяла суставы. Мышцами и связками мы, Зоя, с тобой и позже заняться успеем, это незаметно со стороны, а вот костями хрустеть у всех на глазах не стоит.
Сквозь плотную волнующуюся толпу она просочилась легко, но в первые ряды лезть не стала — зачем высовываться раньше времени?
На площадке пока крутились юные качки, этих в расчёт брать не стоит, всё равно долго не протянут. Придётся обождать.
Ничего, Зоя, мы люди привычные.
Мы — подождём…
Панель отошла легко, даже усилий особых прикладывать не пришлось. В узкой вентиляционной шахте было пыльно — киберуборщики сюда добираются в лучшем случае раз в два-три месяца.
Не то, чтобы очень грязно, но и не стерильно во всяком случае.
А вот на перемычке пыли не было.
Совсем…
Лайен поставил панель на место. Стиснул зубы. Зажмурился, чувствуя, как изнутри горячей волной обжигает щёки.
Он оч-чень отчётливо представлял выражение лица Каа, когда та спросит (а она обязательно спросит!): «И вам потребовалось почти неделя для того, что знает любой идиот ещё со спецотрядовского возраста?!»
И — многозначительная пауза.
Чего-чего, а уж паузу Каа держать умеет…
Что самое обидное — знал ведь про эти панели.
Сам бессчётное количество раз играл в кошки-мышки, локти и коленки в этих шахтах сбивая. И ворохнулось же что-то недоверчивое, когда про мусорку заговорили, любой ведь ребёнок знает… в смысле — любой умный ребенок, глупые-то как раз в этот тупик и лезут, лёгкой добычей становясь…
И — не сообразил.
Если бы не Дэн…
Проклятье!
Хлопнув дверью кабинки так, что сломался замок, Лайен вышел из вокзального туалета. Пнул ногой ни в чём не повинную урну. Урна жалобно звякнула и поспешила отойти от греха подальше, смешно переваливаясь на толстых ножках. Лайен с огромным трудом удержался, чтобы не пнуть её ещё разок. Спросил хмуро у подпиравшего стенку Дэна:
— Ну?
Дэн отлепился от стенки, просиял счастливой улыбкой:
— Ты был прав! Я насчёт трупов. Вообще-то за тот день подозрительных больше десятка, но парочка особенно… И один, заметь, рядом с портом. Причём не только остался без документов, но был ещё и раздет, весь обляпан её пальчиками и к тому же, заметь, преставился от лошадиной дозы мятки. Но там одна проблемка… Знаешь, чей это был трупик?
— Ну?
— Уве Янсена.
Возможно, умственная ограниченность — явление не столь быстро проходящее, как хотелось бы надеяться. А, может, виновата была та урна, по которой очень хотелось пнуть ещё хотя бы пару раз — известно же, что подавление искренних и сильных желаний тем негативнее сказывается на способности к логическому мышлению, чем искреннее и сильнее были эти самые желания! — но, как бы то ни было, Лайен успел пробурчать, провожая удаляющуюся урну тоскливо-голодным взглядом:
— Уве Янсен, не Уве Янсен, какая, к дьяволу, разница, даже если и Уве Янсен… — прежде, чем застыл с открытым ртом, потому что трижды произнесённое имя наконец-таки дошло до сознания.
— Чёрт!..
Спрашивать: «Что, тот самый?..» было бы в данной ситуации верхом идиотизма — будь это просто однофамилец, Дэн не стал бы смотреть столь сочувственно.
— Что, тот самый?..
Дэн не ответил, лишь вздохнул.
— Чёрт…
А что ещё тут скажешь? Только янсеновских молодчиков для полного букета не хватало.
А если к тому же окажется, что это вовсе и не было самоубийством, то вообще самое умное — прикинуться ветошью и забыть обо всём, моля судьбу, чтобы и о тебе соответственно позабыли.
Эта малышка просто шагает по трупам. Если считать с теми, кто не выжил в порту при попытке её поймать, Уве Янсен будет уже четвёртым.
И это — тсенка в шестом поколении, в миротворки рекомендованная?!
Куда мы катимся…
Джуст. Отель Тортуга-14. Номер эконом класса
Бэт
Экран в номерах эконом был хоть и без эффекта присутствия, но вполне себе трёхмерный.
— …Знаешь ли ты, что такое — быть Зоей? — Прыжок. Скольжение. На секунду кажется, что пальцы вскинутой руки не достанут до очередной рейки.
Достали.
Прыжок повтором, в рапиде. На него накладывается абсолютно спокойный голос:
— Быть Зоей — это обязывает… Соответствовать необходимо… А иначе — нечестно.
Голос ровен, только чуть сбито дыхание, словно говорящая идёт быстрым шагом вверх по склону не слишком крутого холма. Или перебирается на руках по хлипкому мостику над пропастью в одиннадцать этажей.
Замолчала, достала шуршащий яркий пакетик, захрустела обёрткой. Ти-Эр своё дело знал, под этот хруст дал неторопливую панораму и вернулся к маленькой фигурке в форменном комбинезоне уже издалека, отчего она показалась ещё меньше и беззащитнее. В свете прожекторов выгоревший комбинезон казался серебристым, рыжие волосы выбивались из-под беретика трогательными прядками, суетящиеся внизу приземистые коротконогие пехотинцы по контрасту казались ещё более уродливыми и отвратительными, их пятнистая полевая форма нелепыми кляксами резала глаз на фоне почти чёрного пластбетона.
