первому ушлёпку, которого я вырубил.
— На хер пошла! — огрызается тот.
Второй, водитель, которого я вернул, молча взирает на это и явно думает, как бы повысить свои шансы на выживание.
— Сходи-ка, прогуляйся, — говорю я, хлопнув по плечу девушку, — не стоит тебе это видеть. И Ракету захвати.
Первый бандит демонстрирует мне окровавленные зубы в дикой улыбке, зато второй начинает блажить:
-Не-не-не! Стой! Не уходи! Ты же полицейская!!
— Я же предупреждала, — качает головой она, — могли по-хорошему договориться.
По лицу Накомис видно, что она играет роль хорошего полицейского и считает, что я делаю то же самое — только плохого копа. Просто чтобы развязать им языки. Боюсь, она ошибается, но разубеждать её в том не буду.
Покачивая бёдрами, индианка удаляется, уводя за собой пса. Я жду несколько минут и, насвистывая, вынимаю из кольца уже грязную тряпку. Навожу её на первого, будто примеряюсь, и щурюсь.
— Погоди, — решает побеседовать он, — ты разве не хочешь, чтобы я всех тебе сдал?
— Ни к чему, — безмятежно качаю головой. — Твой дружок всё расскажет, а чтобы он не сомневался, не придумывал и не увиливал, я сделаю из тебя живое предостережение. Правда, живое ненадолго.
Мужик начинает нервничать и крутиться в верёвках, а потом находит поддержку в упрямом сопротивлении.
— Давай, сука, давай! Самеди вас всех живьём выпотрошит. Вы будете молится, когда…
Импровизированный кляп затыкает ему рот. Поток слов становится еле слышным. А в моей руке появляется керамбит, и я приступаю к делу со следующими мыслями: Женевские Конвенции… Скорее Женевские Рекомендации.
Через четверть часа, когда обмочившийся от страха второй ублюдок заканчивает говорить и смотрит в небо немигающим взглядом, я знаю о лагере Мистера Дювалье гораздо больше, чем до этой исповеди. К сожалению, во внутренний круг болтуна не допускали, но он видел мельком нескольких пришельцев. Судя по описанию — светло-фиолетовая кожа, татуировки на лице, острые уши и белоснежные волосы — это родичи Драганы.
Узнаю имя механика-самоделкина, который собирает эти монструозные тачки — Анри Кассини. Француз, сидел за участие в вооружённом ограблении, где убили несколько заложников.
Узнаю, что в городе ввели драконовские порядки — горожане боятся сделать лишний шаг. Их всех заставляют добывать аркану и отдавать 80% офицерам Самеди. Еды не хватает, но никого это особо не заботит. И так слишком много голодных ртов, их число надо подсократить. Так мыслят эти твари.
Узнаю, что сам главарь Фритауна до сих пор активно рассылает отряды своих людей в поисках выживших. Его интересуют сильные бойцы, припасы, редкие классы. Всё, что я уже проходил. Одним из таких отрядов был тот, что мы сегодня перебили. Их направили, чтобы заставить церковников сдаться.
С отдельным наслаждением я прослушал, как Самеди вызверился от прошлой моей акции. Перебитый КПП, три машины с бойцами, уведённые прочь из города. Не вернулся никто. Так вот, Франсуа угрохал нескольких своих же подручных — вскрыл им брюхо и принёс в жертву, чтобы наслать на меня проклятие. Или жертвы были хреновые, или никаких проклятий не существует. Что же более вероятно?
Выхожу из тупика, вытирая руки от крови, а ко мне уже задумчиво идёт Накомис.
— Слушай, там какой-то человек странный приехал…
— Насколько странный? Хобот на лице? Костюм космонавта?
Полицейская жуёт губами.
— Тебе лучше самому взглянуть. А что эти придурки, заговорили?
— О да, потом расскажу.
— Секунду, надо кого-то оставить за ними приглядеть.
— Уже не надо.
Она хмурится, но ничего не говорит, хотя не сомневаюсь, к этому вопросу мы ещё вернёмся.
Выхожу за пределы лагеря и вижу парня лет двадцати пяти в чёрных брюках, простой белой рубашке и подтяжках. На голове соломенная шляпа. И верхняя, и нижняя губа гладко выбриты, зато длинная чёрная борода падает аж до ключиц.
Очень интересно. Что здесь понадобилось амишам?
Парень смирно стоит рядом с велосипедом, но при виде меня оживляется.
— День добрый, это вы лидер этого поселения? Вы просто обязаны нам помочь!
[1] Кенджутсу — японское искусство владения мечом.
[2] Доджо — места, где проходят тренировки, соревнования и аттестации в японских боевых искусствах.
— Обязан? — вскидываюсь я. — Кому должен, всем прощаю.
Парень теряется.
— Но как же? Мы люди мирные, мы не верим в насилие! Нам нужна ваша помощь!
— Вам пример бы с падре взять, — ухмыляюсь я и тыкаю себе за спину — на лагерь Кёртиса. — Ему вера не мешает держать дробовик.
— Значит, в его сердце нет истинной веры, — возражает неизвестный. — Ударившему, подставь вторую щёку.
— Так, давай без теологических споров.
Пробегаю по бородатому Оценкой.
Исайя “Ено́х” Шварц
Класс: Лазутчик
Редкость: Серебро
Ранг: Ноль
РБМ: 42 единицы
— Что ты мне заливаешь про пацифизм? — не выдерживаю я. — С твоим РБМом ты явно прикопал дюжину-две тварей!
— Защищаться от диких зверей не возбраняется, — как-то обиженно отвечает Исайя.
— Тогда в чём проблема? — бросаю непонимающий взгляд на Накомис, та пожимает плечами.
— Лиходеи пришли в наш дом, — мрачно вещает парень.
— Прямо лиходеи? — не могу сдержать улыбку. — Тати ночные? Практически ироды?
— Ироды самые настоящие! — кивает Исайя.
— Дай угадаю, послал их человек, чьё имя начинает на “Са”, а заканчивается на “меди”, верно?
Енох отчаянно кивает.
— Выкладывай, а мы послушаем, хотя постой. Долго сюда добирался? Дать тебе чего перекусить или выпить?
— Не откажусь от стакана воды.
— Тогда пошли.
Мы отходим к трейлеру, где я когда-то ночевал. Бородач с благодарностью принимает флягу и складной стаканчик, садится и начинает говорить.
— Как я уже сказал, мы люди мирные и далёкие от мирской суеты. Поэтому и основали поселение в лесу, вдали от городского шума.
Это он про Уайтклэй с его двумя улицами? Ребята не слышали настоящий шум.
— Когда настала Великая Скорбь, очень многие из наших друзей и близких погибли, — он мрачнеет. — Некоторые старейшины призвали сложить оружие и выйти навстречу чудовищам.
— Надеюсь, они получили премию Дарвина, не утащив за собой остальных?
Накомис прячет улыбку. Исайя игнорирует вопрос и продолжает:
— С их уходом, выжившие решили защищаться от слуг Зверя до наступления Вознесения.
— Красавчики. Ударим хедшотами по антихристу.
Енох кривится от моей легкомысленности.
—
