С этой минуты Васька пошел по кругам ада…
Вечером их с Гришкой бросили в одну камеру.
– Не могу больше, – прохрипел Григорий, стоя на коленях, пуская розовую струю в парашу, – все почки отбили, и вон, погляди, – мотал он перевязанной рукой без двух пальцев, – сказали, что, если буду играть в несознанку, нижний палец откромсают и сожрать заставят.
Ваське и самому было худо, три раза доктор останавливал пытку, приводя рейдера в сознание, и, в конце концов, сказал, что он-де, не отвечает за последствия. Двое палачей, работавших над Васькиным телом, сразу прекратили допрос.
А Григорий подполз поближе и зашептал на ухо своему командиру:
– Жить не хочу более, все нутро отбили, но за товарищей своих отомстить охота. Может, мне их завести в топи?
Старший, чуть заметно кивнул головой, одобряя решение своего рейдера. На следующий день Ваську не били, а Григорий навсегда исчез из его жизни.
С тех пор бывшего командира рейдеров оставили в покое. Заковали в ножные кандалы и перевели в общий загон для рабов. Днем выгоняли на работу в провале, в центре города, где рабы разбирали завалы, выбирая из кучи строительного хлама хорошо сохранившиеся вещи и ценные материалы. Работа в пыли, с постоянными обвалами и угрозой стать добычей мутантов, косила рабов как траву «литовкой».[11] Убежать было невозможно, охрана внимательно наблюдала за работами. Ваське долгое время везло, пока однажды он, пробив ломом стенку подземного сооружения, не нарвался на гнездо гигантской крысы. Он еще успел, перехватив лом поперек двумя руками, всунуть железо в пасть здоровенной твари, при этом лишившись одного пальца, мгновенно срезанного, как бритвой, острейшими зубами монстра. Затем, сбитый с ног крысой, размером не уступающей волку, Васька вывалился из проема, где подоспевшие охранники добили тварь прикладами своих винтовок. Вечером у Васьки начался жар, и далее он ничего не помнил.
Очнулся Васька в чистой комнате с белым потолком, на мягкой кровати. Рядом сидел знакомый доктор и внимательно разглядывал своего пациента:
– Пришел в себя, – констатировал факт эскулап, – а теперь поговорим серьезно. Кто такой Кузьмич? У него карта Арсенала?
Рейдер дернулся, пытаясь добраться до горла лепилы. Но, увы, он был привязан к кровати, и вместо правой руки у него остался один обрубок.
– Ты не дергайся, мы уже все знаем. Ловко ты нас провел, мы уж думали, никакого склада оружия не существует, но крысиный яд подействовал на тебя лучше всякой сыворотки правды. В бессознательном состоянии ты много чего наговорил и теперь доскажешь все в лучшем виде.
Во время монолога доктора в комнату вошел Паук и двое его помощников.
– Да, твой товарищ нас провел, утопил, паршивец, моих ребят и сам погиб, – вступил в разговор Паук, – и ты тоже оказался еще тем жучилой. Но один маленький червячок, который очень хотел жить вольным человеком, донес нам об интересных монологах, которые ты изрекал, умирая от заражения. По мне, так лучше бы ты сдох, но информация важнее, пришлось тратиться на дорогие лекарства и операцию. Теперь, Вася, ты отработаешь должок, иначе всю вашу сельскую местность, вместе с населением, сровняю с землей.
А в голову рейдера лезла навязчиво глупая мысль, что этот старикашка, сам Паук, людей любит называть разными насекомыми и что он им все равно хрен что расскажет. А уничтожить селения и у Паука кишка тонка. Васька собрал во рту горькую слюну и, приподнявшись с постели, харкнул в ненавистное лицо… Били его долго, но не до смерти.
Вечером, перемещенный опять в темницу, рейдер вспоминал свою жизнь. Наверное, это присуще всем людям, когда они чуют приближение смерти, особенно если она наступает неотвратимо, но не внезапно.
Он вспомнил, когда, впервые попав в поселок, встретил свою будущую жену Марью, как она в первое время дразнила его, сверкая белозубой улыбкой. Как отец ее, Максим Андреевич, гонял прикипевшего к его двору парнишку и как плакала, отговаривая его, Марья, когда он, набрав ватагу пацанов, впервые вышел на промысел. Что с ними стало теперь? Ведь когда он уходил из дому, Марье оставался еще месяц до родов. Насчет своего сына он был спокоен, Степан был его гордостью, отцовским продолжением. Васька постарался подготовить своего сына к тяготам нелегкой жизни рейдера. Но все равно было страшно за мальчонку. Как он там без него?
Утро застало нас в дороге. По моей просьбе еще до рассвета я был безжалостно разбужен помощницей Толика. Ребята вяло плескались в бочке под навесом, а я, чтоб не терять времени, покормил, а после и запряг Ворона в телегу, чувствуя укоризненный взгляд с его стороны. Выехали мы не позавтракав, просто расплатились с подавальщицей солью, и она набила нам котомку снедью. И вот теперь Ворон, как всегда недовольный способом передвижения и выражающий свое недовольство частыми взмахами хвоста (хотя от кого отмахиваться, слепней пока нет), все же бодро ступает по дороге. Ребята пока молчат, не отошли от вчерашней пьянки, но, похоже, ночь проводили одни, без женщин. Верность, что ли, своим подругам блюдут? Впрочем, это меня не касается. Дорога стелилась неровным, с крупными проплешинами асфальтом, кое-где проросшая зеленой травой и даже кустарником, по обе стороны тракта расстилался лес, подбираясь кустарником до самого покрытия. Ближе к вечеру проехали какое-то заброшенное селение с разрушенными домами и чудом сохранившейся вышкой водонапорной башни.
– Там есть вода, – мимоходом заметил Юра.
– Зачем нам гнилая вода?
Воду из фляг мы по случаю похмелья, конечно, вылакали, да и Ворон свою на привале выдул, хотя спиртного накануне не употреблял. Ничего, до ночи найдем воду. И точно, верстах в десяти от заброшенного селения тракт пересекал ручей. Мы свернули с дороги, и, пока ребята устраивались на ночь, распрягали Ворона, собирали хворост для костра, я пошел вверх по течению. Ключ с чистейшей водой обнаружился метрах в трехстах от дороги, я напился вкусной, пахнувшей почему-то мятой водой, заполнил всю захваченную с собой тару и, раздевшись по пояс, смыл с себя дорожную пыль.
Внезапно в вечерней тишине раздался звонкий девичий смех. Почудилось, что ли? Или лесная девка балует, бывают такие, видел несколько раз в лесу, то ли одичавшие люди, а может быть, ДРУГИЕ, почти исчезнувшие до катастрофы, сохранившиеся только в сказках, а теперь довольно смело заявляющие о своем присутствии. Охотники (в том числе и я) обязательно оставляют что-то из добычи в лесу, ОНИ не найдут, так зверек хищный будет сыт, а иначе нельзя, пакостить будут.
Смех еще раз прозвучал, и в сгущающейся темноте смутно мелькнул женский силуэт, скрывшийся в березовом редколесье. Я вытащил свой кошель и, отрезав ножом кусок голубой шелковой ленты (купил, по случаю, моток у Изи), привязал к ветке березы…
