— Не развалится? — засомневался я, оглядывая всю эту хлипкую дощатую конструкцию и мысленно прикидывая путь, который предстоит ей пройти.
— Не должна, — легкомысленно пожал плечами барон. — Подобные экипажи курсируют по всему королевству, и еще никто не жаловался.
В общем-то, помолясь, пришлось грузиться в эту ветхую конструкцию, издали напоминающую дровяной сарай, и морально готовить себя к тяготам пути. Разместились, впрочем, с комфортом. В экипаже имелись мягкие подушки и толстые тканые одеяла, призванные беречь пассажиров от возможной простуды и полного окоченения в зимний период времени. Одно было хорошо: в этом транспорте можно курить.
Дорогу помню плохо. Где-то во второй половине дня, когда я отчетливо понял, что если не глотну спиртного, то отдам богу душу, если уж не от тряски, то от холодного ветра, пробирающегося сквозь щели и вымораживающего нутро. Запасливый Славик, честь ему и хвала, вытащил из своего багажа здоровенную бутыль браги, местный эквивалент самогона с ярко выраженным еловым вкусом, и она пошла по кругу, не миновав меня грешного и почтенного барона, не чуравшегося босяцкого напитка. Еще через несколько часов сам Ярош показался мне достаточно симпатичным малым.
Нет, не то чтобы глаза окончательно застил алкоголь, но симпатия моя к нему заметно возросла. Вот пишу я эти строки и думаю, осуждаете вы меня. Пьет тут, пьет здесь, какой же он герой, коли огненная вода для него что обычная. Ни примера, ни положительного влияния. Соглашусь, друзья, идеальным меня всегда было назвать сложно. В школе учился не ах, бывало, прогуливал, и был внучатым племянником матушки лени, чему есть официальное подтверждение в моем позорном аттестате зрелости. Схватился за ум значительно позже, когда понял, что учиться надо не для дяди постороннего, а для себя родного. Где учеба, там знания, где знания, там стабильный доход и материальные блага, к которым стремится все взрослое население. Дергаться, впрочем, было поздно, попал в армию, в ту пору, кстати, двухгодичную и почти честную в своем исполнении. Под радостные взгляды военкома на мою широкую физиономию определен был в крылатую пехоту, где и дослужился до сержанта, с последующим увольнением в запас. Службу ту, хоть криминала и не было, вспоминаю по сей день как дурной сон. Бесконечные тренировки, марш-броски и огневая подготовка из всего, что под руку попадалось. Потом прыжки, бесконечные прыжки, сначала с вышек, потом со стареньких «Анов», что держатся одним куском только потому, что птицы их загадили, и все слиплось, и, как апогей, с «Ильюхиных», богов неба с утробным ревом дракона под крылом.
Романтика, скажете вы? Купола? Голубые береты? Дудки. Может быть, на страницах сопливых книжек или на голубом экране это и смотрится круто, но на поверку рутина и тяжелый труд. С чего бы начать, пока я, сидя в ветхой кибитке, передвигаюсь по заснеженным просторам неизведанного государства и пью самогон с двумя своими попутчиками? Начнем, пожалуй, с той самой романтики. Берет, голубой. Символ и гордость всех войск дяди Васи, по-честному, только аксессуар. Воевать в нем не резон, легкая добыча для снайпера, и пригоден только на парадах. Материал символа десантуры таков, что летом в нем жарко, зимой холодно.
Теперь, что касательно тех самых белоснежных куполов, что красуются на многих промоплакатах, символизируя крылатую пехоту. С неба в бой, как говорится. Купол — это шелк, десятки метров с трудом управляемого шелка, который еще и уложить надо. Купола укладывают, причем в тех погодных условиях, в которых будет происходить прыжок. Изменение температуры грозит слипанием шелка, и еще не факт, что успеешь дернуть кольцо запаски. Первый мой прыжок, как сейчас помню, должен был происходить в минус сорок, в той части России, что славится своим резко-континентальным климатом. Боевая укладка шла почти сутки, когда мы, зеленые курсанты, раз за разом распускали купола по команде майора ВДС из-за пары кретинов, неспособных уяснить практику. Собирали в холодном ангаре и выходили из него трижды, на завтрак, обед и ужин. Ни по нужде, ни чтобы отравиться никотином, ни по каким другим причинам от парашюта было не отойти, а ввиду того, что пятипалых перчаток на всех как всегда не хватило, пальцы отморозил вчистую. Даже сейчас, надев на руки теплые меховые перчатки и подняв капюшон дубленки, чувствую, как руки начинают болеть. Паршивое это ощущение, никому не пожелаешь. Алкоголь помогает отвлечься, притупить ноющую, дрянную боль в конечностях, но это временно.
Теперь прыжки, таинство из таинств, в котором вообще ничего хорошего нет. Рота поднимается ни свет ни заря, зачастую в пять, а то и в четыре утра. Почему так? Самолеты пришли, планы прыжков подписаны, так что вперед, парень, ты же десантник. И вот ты, в толпе таких же зачуханных и сонных, скрипя валенками по снегу, топаешь в столовую, проклиная все на этом свете. От своей невнятной учебы до юношеской влюбленности в голубые береты. Дальше — больше.
Погрузившись в подогнанные «Уралы», едешь на базы отстоя, именно так называются те места, где кучка задубевших от пронзительного северного ветра ждет этого «радостного» события. Подвесная система Д5, конечно, удобна, но только когда висишь на ней и офигиваешь от собственной смелости. Борт ушел, обдав тебя потоком колючего ветра, а под ногами земля, черные точки людей и жесткий пласт снега в два пальца толщиной. Приземляться следует только с сомкнутыми ногами, если не так, поломаешь.
Мало вам? Хотите еще романтики? Будет время, обязательно постараюсь рассказать хотя бы вкратце, что представляет собой служба еще одной армейской легенды. Черная смерть, иначе морская пехота. Те еще сорвиголовы.
— Зима нынче лютая. — Грецки от души приложился к порядком опустевшему сосуду и передал его в руки Зимина. — Давно такой не было. Третьего дня в охранении двое пехотинцев замерзли, да так, что с концами. Кинулся разводящий искать, а они в сугробе, в обнимку с какой-то косорыловкой. Что тут было! Скандал, крики. Командир подразделения чуть было поста не лишился. Комиссия из столицы приезжала. Как же так, элита королевских войск, а на посту пьянство и непотребность разная. В общем, еле замяли.
— А лето у вас какое? — икая, поинтересовался Славик.
— Лето?! — Барон мечтательно закрыл глаза. — Лето, господа негоцианты, это чудо из чудес. Земля у нас плодородная, на зависть соседям, потому проклятые степняки только и делают, что у границ ошиваются да слабину застав ищут. Вот воткни палку, палка прорастет. Плюнь семечко яблочное, на следующий год уже пробивается, а еще через год цвести вздумает.
За окном тянулись бесконечные белые барханы, уходящие за горизонт и норовящие ослепить своим мерцанием и переливами. Повозка, размеренно качаясь на кочках, неслась все дальше и дальше, увозя нас от того памятного частокола, и под влиянием алкоголя я даже умудрился немного подремать, пристроившись на лавке.
