Разумное, я считаю, поведение. Как было написано в одной из книг, что я читал в заброшенной библиотеке: "Нужно достаточно долго ждать, и тогда всё будет в ажуре: друзья поднимут тебя на руки, и мимо тебя проплывёт дом твоего врага".
Так прошло два дня, и это ожидание было на руку только одному человеку – мне. Летуны были на грани анархии, и хоть это мне не понравилось, только благодаря этому здесь терпели чужака. У меня была всего одна рекомендация от Кролика. Да, тут его звали просто Кролик, и я только улыбнулся при мысли о том, что он сам носит имя зверушек, которых когда-то забивал. Если, конечно, именно в кроликодавстве заключалась история его прозвища. До оружия меня не допускали, видимо, выдерживая в карантине и наводя справки. Но через пару дней у меня появился ещё один товарищ, приятель Кролика из контингента грибного провода, похожий на дьячка. Он подтвердил, что я хоть и москвич, но надёжный товарищ, мол, кроме водки, ничего. А две рекомендации это было уже что-то. Меня спросили, что я умею, и я ответил электрику. Я наладил освещение периметра станции, меня поставили на довольствие и вернули ствол. Прошло уже несколько дней, а я ошивался среди летунов без особого дела и даже выменял на таблетки такую же кожаную куртку, что служила им всем униформой. Я поймал себя на мысли, что оттягивал встречу с отцом. Я уже проигрывал в голове, как мы обнимемся, как начнём рассказывать друг другу о жизни врозь. Тупиком было то мгновение, когда я скажу, что хорошо бы вернуться домой. Вдруг он ответит, что его дом здесь? Да только всё равно в жилах у меня кипела кровь, сердце распирал адреналин. Я столько лет предчувствовал встречу с отцом и всё равно никак не мог представить, что я ему скажу, когда окажется, что он тут, в этих бандитских тоннелях, навсегда. Первое, что я увидел у "Нарвской", был висевший в проеме тоннеля человек. На нём была та приметная телогрейка, которую носила братва с Кировского завода. Под трупом натекла непонятная лужица, и висел он как путевой знак, что-то вроде совмещённых: "Начало торможения первого вагона" и "Стой! Стреляют без предупреждения".
Тут бы мне, прежнему, заломить руки, начать жаловаться, зачем я, типа, посмотрел, да потом рассмотрел, шёл бы и не обращал внимания. Но в тоннеле очень сложно не увидеть повешенного. Нужно очень захотеть, чтобы не увидеть повешенного, нужно себя ослепить, чтобы его не увидеть, и всё равно он полезет тебе в нос, ты почуешь его по запаху у входа на галерею, или мне надо было возопить о том, что пепел всего класса стучит мне в сердце, и я не имею права отворачиваться, раз уж отправился в такое странствие. Наверное, это был мутант. А вероятнее всего, это был бандит. Бандит, который убивал людей, а вот теперь смерть изуродовала его самого. Или жизнь под землёй его изувечила. И я тут такой же буду, и меня изуродуют, от этого никуда не денешься, и не надо сопротивляться, надо привыкать. Может быть, впереди у меня тоннели за тоннелями, увешенные жертвами разборок.
После этих фраз я должен был бы тяжело вздохнуть и продолжить странствие.
И я, вздохнув, пошёл дальше, бормоча: "А вот хрен вам в грызло! Я ищу отца и найду его во что бы то ни стало…"
Но, положа руку на сердце, всё происходящее мне нравилось меньше и меньше. Нет, я не был ангелом, но та война, которую я увидел здесь, вовсе была ни на что не похожа звериная и страшная, под девизом "Умри ты сегодня, а я завтра".
Жестокость сочеталась со странной заботой о своих. Кролик подарил мне беруши, сказав:
– Носи всегда с собой. Пригодится ведь, причем в самый неожиданный момент.
Я не понял, зачем это мне, а догадался, отчего нужно носить с собой затычки для ушей, гораздо позднее. Со слухом у меня вообще творилось что-то странное временами на меня накатывал особый психоз, мне казалось, что я слышу происходящее в дальних тоннелях, причём звуки обычны например, падение капли с потолка, шорох ящерки в породе. Это началось с того момента, когда я посетил Царицу ночи. В Москве за собой я такого не замечал. Но пока мне это не мешало, и я не паниковал, но беруши взял с благодарностью. Действительно на всякий случай. Случай представился, и раньше, чем я думал. А пока я наблюдал противостояние в шинелях, понемногу превращаясь из свидетеля в участника. В моей родной Москве всё же было понятие долгосрочной выгоды – живи сам и дай жить другим. Правда, одного маньяка как-то повесили на остатках колеса обозрения, и всякий мог увидеть тело в бинокль. Ни одна нечисть его не ела, и он провисел там, пока не истлел. Но это-то было дело житейское, а тут убивали часто без всякого смысла и выгоды. Климат у них, видать, был такой.
Но я тут же остановил себя: ведь есть и другой Петербург. Петербург военных медиков со станции "Площадь Ленина", отчаянных технарей с "Техноложки", весёлых торговцев с "Сенной". Они ведь тоже есть и, наверное, никуда не денутся. Меня занимало то, как летуны, да и прочий криминал, догариваются с богами. В религии всё перепуталось, возникли новые причудливые культы. Я всё больше держался Кролика. Кролик был вор с мистическим уклоном. Жулик и вор он был, впрочем, вполне нормальный. А вот его дружок по грибной тематике был человек особенный. Его все звали просто Хаммер. Я знал, что "хаммер" означает "молоток", но ни видом, ни характером этот человек ни на какой молоток не походил. Он всё-таки меня рекомендовал здешним жителям, отчего я чувствовал себя обязанным. Ну а если честно, то потом он довольно сильно заинтересовал меня своими путаными странными речами. Этот персонаж не просто увлекался мистикой, он и похож был на какого-то сектанта, с жиденькой своей бородкой и длинными волосами, рассыпанными по плечам. Какой уж тут молоток… Благообразный вид, впрочем, не мешал ему разбойничать в тоннелях.
Мы однажды поднялись в верхний вестибюль "Нарвской", и он принялся молиться вслух, как будто в храме. Оказалось, что он молится Отцу нашему Сталину и Брату его Кагановичу. Я спросил, обводя рукой полуразрушенное помещение:
– А это вообще что?
– Это капище. Тут стоял Сталин. Ты посмотри. Он жестом гида повел рукой по кругу, и я увидел, что все изображенные здесь у стен персонажи смотрят в центр, в зияющую пустоту, на месте которой явно раньше что-то было.
– И что? Тут был Сталин?
– Ну да. Только Сталин не был. Он всегда есть. Он в своей книге так и написал: "Если люди доброй воли соберутся где-нибудь на митинг, то я буду между ними". А тут ещё и место удобное, сюда приходят молиться. Приходят ещё в центр. У нас там ещё один памятник Сталину стоит.
– С верблюдом?
– Ну да, видишь, сам об этом знаешь. У нас есть ещё место для молитв на Ржевке, но туда сложно добраться. А оттуда молитвы вернее доходят.
