– Когда будешь обратно? – спрашивает она.
– Если все будет хорошо, то во вторник утром, – отвечаю.
– Пусть все будет хорошо.
– Так и будет, – и спрашиваю: – Ты список написала?
– Да, он на столе.
– Отлично. Поеду скупиться по нему завтра пораньше.
Ужас гонит меня, ледяным дыханием обжигая спину. Я бегу по разбитой неасфальтированной улице. Она тянется прямо, как стрела, между двумя рядами небольших одноэтажных домов. Как же мне холодно! Пар белесыми облачками вырывается у изо рта вместе с хриплым дыханием. Встречный ветер настолько силен, что не дает поднять головы и нормально осмотреться. Он выдавливает слезы из глаз и размазывает их по лицу.
Безотчетный ужас и необъяснимый страх заставляют бежать куда-то прочь, но я знаю, что мне не удастся скрыться или где-нибудь спрятаться от того, что так люто гонит меня. Нет сил сопротивляться, и моя воля дрожит и трепещет в неописуемом испуге, пораженная и ошарашенная. Как же мне страшно!
Унылые дома с разбитыми окнами, старыми стенами и перекосившимися, провалившимися крышами проплывают мимо слишком медленно, будто я бегу не изо всех сил, а едва плетусь или прогуливаюсь неспешным шагом. Я выкладываюсь полностью, стараюсь бежать быстрее, но мои ноги как ватные – не желают слушаться. О нет, они совсем не ватные, они тяжелые и неподъемные, словно свинцом налитые.
Встречный ветер усиливается еще больше, будто намеревается остановить, сбить с бега и бросить в объятия неотвратимого Ужаса. Я неловко спотыкаюсь, но в последний момент удерживаю равновесие и продолжаю сумасшедший забег. Кажется, бояться сильнее просто невозможно, но острый как бритва страх пронзает меня, когда я едва не падаю.
Ветер уже силен настолько, что мне приходится наклонить голову вбок и хотя бы так смотреть под ноги. Дом, мимо которого я сейчас пробегаю, кажется смутно знакомым, и меня короткой вспышкой озаряет воспоминание. Я узнаю его. Здесь жил дядя Федя, как я тогда называл его. Каждый день родители отправляли меня к нему за свежим парным молоком. Он с женой содержал небольшое хозяйство. А еще у них была собака по кличке Алый, прозванная так за цвет своих глаз.
Эти и остальные воспоминания всплывают на поверхность скованного страхом сознания. Улица, по которой я сейчас бегу, называется Родниковой. В доме № 38 мы с родителями жили, пока не перебрались в Киев. Еще один дом проплывает слева, и я знаю, что следующим окажется тот самый, где я когда-то жил.
Ужас охватывает еще сильнее, и я чувствую, как мое сердце заходится в бешеном ритме, пытаясь вырваться из груди.
Ветер уже не просто дует. Он рвет, он яростно свистит и безумно визжит. Он завывает в развалинах домов по обеим сторонам дороги и поднимает в воздух тучу пыли, бросает ею, будто специально целясь в лицо. Он срывает с сухих и безжизненных деревьев остатки листьев, мелкие ветки и носит их по воздуху.
Мне кажется, что я бегу на месте, неуклюже переставляя ноги под этой бешеной стеной урагана. Слезы текут уже не только от секущего лицо ветра, но и от бессилия и безысходности, тяжелыми цепями сковавшими мое нутро.
В какой-то момент я чувствую, как Ужас слегка отступает. Оказывается, я достигаю границ участка, на котором стоит такой знакомый дом. В разбитых окнах – непроницаемый мрак, а на ветру колышутся грязно-серые занавески, облупившаяся зеленая краска на стенах и просевшая крыша – вот что я вижу. Калитка жалобно взвизгивает, когда я пинком распахиваю ее и оказываюсь за косым штакетником забора. Меня едва не сбивает с ног ураганный ветер, но я добираюсь до двери и вопреки его усилиям дотягиваюсь до нее, толкаю и с криком отчаяния вваливаюсь внутрь.
Целую минуту я привожу дыхание в норму. В нос бьет запах плесени и гнили. Под ногами хрустят какие-то осколки, когда я осторожно шагаю в направлении двери, ведущей из сеней в прихожую. С душераздирающим скрипом дверь открывается, предоставляя взору полутемное и захламленное помещение. Из прихожей в жилую часть дома ведет еще одна дверь, точнее то, что от нее осталось. Прогнившие насквозь доски обсыпаются трухой, едва я их касаюсь. Здесь немного светлее, но так же грязно, серо и тоскливо.
Короткая мысль, словно озарение, мелькает в голове, прежде чем я шагаю в гостиную: «Кто я? Что я здесь делаю? Почему?» Но ни на один вопрос ответить не могу. Я просто не знаю ответов.
Вид за разбитыми окнами расплывается и будто мутнеет, когда я пытаюсь бросить в их сторону взгляд. Создается ощущение, что за пределами стен этого полуразрушенного дома нет ничего, и обезумевшего ветра, который еще несколько минут назад свирепо выл и свистел, уже не слышно.
Я захожу в гостиную, точнее в помещение, которое некогда ею было, и замираю в дверном проеме. В нескольких метрах от меня на полу сидит большой пес. У него черная спина, светло-коричневая грудь, такого же цвета лапы и невероятно умная морда. Пес следит за мной с ледяным вниманием. Мне очень не по себе от этого взгляда, но я сразу узнаю собаку.
– Рэм? – нерешительно зову я.
Никакой реакции в ответ, только черные, как маслины, глаза продолжают изучать меня.
Новые воспоминания непроизвольно всплывают в памяти, едва я увидел пса. Отец однажды принес домой маленький мохнатый комок, который повизгивал и больно кусался острыми как иглы зубками. Его назвали Рэмом, и уже через год его знали все соседи в округе. По ночам отец спускал его с толстенной цепи, и он гулял по всему району. Рэм не нападал на людей, кроме тех, кто пытался попасть в дом. Потому он и сидел на цепи, иначе гости не могли к нам зайти.
Воспоминания становятся ярче и объемнее. Мы забрали его с собой в Киев, когда переезжали, и Рэм прожил еще больше десяти лет. Когда у него отказали задние лапы, отец каждый день выносил его на руках на улицу. Мама видела его последней – она рассказывала, что Рэм плакал, когда умирал…
– Рэм? – снова шепчу я, не в силах поверить глазам. – Дружище!
С комком в горле я делаю шаг в его сторону и протягиваю руки. Глухое рычание служит мне ответом, и я недоуменно замираю. Пес продолжает рычать глухо и утробно, и с каждой секундой страшный рык становится громче. Его глаза уже не кажутся мне черными. В них словно притаился сам Мрак, глядящий на меня сквозь глаза пса – когда-то настоящего друга.
Нас разделяет всего шаг. Один шаг до Бездны. Рэм поднимается на четыре лапы и продолжает зло рычать. Желтые иступившиеся зубы видны под задранной и дрожащей верхней губой. Рычание становится громче и вытесняет другие звуки.
Я не верю глазам, когда вижу, как вокруг пса широкими крыльями раскрывается Тьма. Она распространяется, заполняет собой все пространство в комнате, оставляя свободный пятачок лишь между нами.
