– Я в деле. Баба моя с голодухи уже не встаёт, и малой того и гляди откинется.
– Филя?
– И я. За батьку с мамкой покойных этих хряковых выблядков всех порву.
– Матвей?
– А я чо? Мне что ебать подтаскивать, что ёбаных оттаскивать.
– Ик, – откликнулся Вован, хотя его никто не спрашивал.
Атмосфера за столом разрядилась. Все заулыбались. Кто-то потянулся к бутылке, предвкушая дружескую попойку. Да. А ведь мы ещё даже не представились. Ничто так не сближает, как соучастие в будущем убийстве.
Однако я решительно отодвинул стаканы и тарелки, перевернул меню обратной стороной и достал карандаш. – Давай рисуй, где там что у твоего соседа в Чашкинцах стоит.
Никогда всерьёз не воспринимал эти сказки святых отцов о бренной душе, навсегда покидающей тело убиенного и отправляющейся либо в райские кущи, либо к дьяволу на сковородку. Там, где нужны холодная голова, умелые руки и тонкий расчёт, не место этим бредням для сельских дурачков. Для меня приведение клиента в нужное заказчику состояние всегда было больше чем работой. Этот процесс сродни искусству, и лично мне долгими зимними вечерами, сидя у огня с бутылочкой, бывает приятно вспомнить, как красиво был «исполнен» тот или иной персонаж. Хотя нет, какое нахуй искусство? Заполучив интересный заказ, я чувствую, как кровь в жилах начинает бежать раза в два быстрее, будто заходишь в казино, заранее зная, что снимешь джекпот. Да, это можно сравнить со всеми азартными играми разом. Нужно расставить фишки, раздать карты, встряхнуть кости и припрятать козырного туза в рукав. Колесо рулетки крутится, шестёренки запущенного тобой механизма щёлкают, противники с алчным блеском в глазах потирают потные ладони, стрелка на циферблате неумолимо движется к назначенному часу, патрон дослан в патронник, дыхание замерло. И когда колесо рулетки остановится, кости упадут на сукно стола и козырной туз ляжет в руку… Выстрел! Бинго!
Такое сложно повторить, но я повторяю. «Повторяю», а не «повторяюсь». И не изъёбства ради, а для того, чтобы ни одна сволочь не могла сказать: «Вон того торгаша грохнул тот самый Кол». Правда, чего уж там, временами жалею, что не родился ещё засранец, способный оценить мои старания не только горстью золотых и тем более вычислить меня по почерку, несмотря на все мои ухищрения. Хотя тщательное планирование и долгие часы раздумий перед делом вовсе не влекут за собой обязательно каких-то хитровыебнутых ходов. Все должно быть просто, неожиданно и быстро. В этот раз дело, правда, осложнялось тем, что не хватало времени осмотреться, и тем, что валить всех без разбору я не мог. Дело не в том, что массовое убийство мне претит, и даже не в том, что на будущей ферме моей малолетней заказчицы некому будет работать, просто много жертв – много шума, да и времени это займёт немало. А времени у меня в обрез.
…Размышляя об этом, я возвращался на постоялый двор слегка поддатый, сытый и довольный собой. Подельникам тоже бухать по-чёрному не дал, ибо нехер.
И вот, когда до такого желанного продавленного дивана оставалось пройти пару кварталов, из-за покосившегося забора в моё светящееся улыбкой лицо швырнуло горстью колючего снега.
Что за хрень?
Я обернулся.
Никого. Только ветер завывает в подворотне дома напротив.
Впереди из переулка ручейком струится позёмка. Ручеек этот змеится, обвивается вокруг фонарного столба, как-то странно клубится и… Внушительная охапка снега снова летит мне в лицо.
Какого хуя?!
Я снова обернулся.
Сзади из всех щелей, проулков и подворотен струились подобные первому снежные ручейки, но их были десятки, и они уже сформировались в невъебенных размеров кокон, перекрывший всю улицу и грозивший похоронить меня под собой.
Блядь!
Я побежал. Снежная волна, завывая и клубясь, устремилась за мной. Всё вокруг словно ожило, передумав отходить ко сну. Захлопали ставни в заброшенных домах, задрожал лист на потрёпанной временем крыше бывшего кинотеатра, рухнул в сантиметрах от меня ржавый рекламный щит, больно ударила по локтю внезапно открывшаяся калитка ограды детского сада, не видевшего детей вот уже пятьдесят лет.
Всё будто старалось схватить, зацепить, задержать меня, но я бежал. Увернулся от качелей, вращающихся, как ручка мясорубки, едва не упал, заглядевшись на мигающий разноцветными огнями светофор, в котором давно уже нечему было мигать.
Ебёна мать! Да что ж это такое?
Я влетел на задний двор своего временного пристанища.
Что-то тяжело бухнуло в забор, и сразу всё стихло.
Я затравленно огляделся. Разбуженный шумом, из-под брезента, укрывающего телегу, как ни в чём не бывало выбрался Красавчик. Он потянулся, зевнул и, не выказывая никакого беспокойства, принялся вычёсывать блох.
– Иди, прошвырнись.
По ночам я выпускал его поохотиться, добыть себе жратвы, и Красавчик набивал своё брюхо крысами, собаками или припозднившимися гуляками. А днями, пока я работал, он отсыпался в телеге. Так мы поступали, если останавливались где-то более чем на одну ночь и менее чем на неделю. На однодневной стоянке, обычно в какой-нибудь маленькой деревеньке, Красавчик ночевал поблизости, на опушке, чтобы не нервировать домашнее зверьё, а больше трёх дней мы нигде и не задерживались. Это чревато при моей профессии, да и затянувшаяся ночная охота моей зверюшки могла бы спровоцировать охоту местных уже на нас.
В Березниках же мы всего вторую ночь, поэтому я отпустил Красавчика, с интересом наблюдая, как тот перемахнул через забор.
Ёбнет или не ёбнет его то, что гнало меня по улице?
Нет, гляди ж ты, не ёбнуло. Видать, опять приход был или собутыльники в водку чего подмешали. Если второе, каждого найду и кадык вырву.
С такими мыслями я ввалился в комнату, где Ольга, сидя за столом, уплетала здоровенную куриную ножку. Ещё на расстеленном полотенце лежала луковица, половина краюхи ржаного хлеба и стояла крынка с молоком.
– Какого хера? У тебя завелись карманные деньги? – Я повесил одежду со снарягой на пару вбитых в стену гвоздей и плюхнулся на диван.
– Есть хотела, – возмутилась она. – И вообще, это я тебе плачу.
– Что? – привстал я, но затем махнул рукой и лёг обратно, отвернувшись к стенке.
Ненавижу детей. Эти маленькие ублюдки несут всякую хрень, не задумываясь о последствиях. И ведь прокатывает! В другой раз отвесил бы такого леща за борзоту и крысятничество, но сон, стремительно пожирая остатки моего сознания, препятствовал занятию воспитательным процессом.
– Как там наши дела? – продолжала ехидничать маленькая пиздюшка.
