Однако разделение отряда далось Бандерольке тяжело.
Неспокойно было за Пошту. И за себя, что уж там говорить, тоже было неспокойно: отряд маленький, хотя Телеграф в бою десятерых стоит, а в экспедиции – и всей сотни; места незнакомые. Раньше Бандерольке не приходилось посещать Керчь. Говорят, город и до катастрофы был мелким и богом забытым, а теперь – и подавно.
Севастополец Стас весело насвистывал, пакуя вещи. И бросал на Бандерольку жадные взгляды.
Вообще она была бы не против – при других обстоятельствах. Моряк – мужчина видный, а к врачам Бандеролька питала слабость.
Но речь шла о выживании не конкретных людей даже – всей цивилизации, всего человечества. А значит, амуры и интрижки стоило отложить до мирного времени.
Развалины Феодосии, кажется, затаились в ожидании отъезда листонош. Автомобиль, доставшийся в наследство от Пошты, уже фырчал, изрыгая облака дыма, а Бандеролька все медлила, не отдавала приказ выходить. Телеграф кашлянул в кулак, в очередной раз проверил, удобно ли приторочен груз, и произнес:
– А не пора ли нам пора?
– Вообще да, – откликнулась Бандеролька, – но что-то мне не нравится, а что – не пойму.
– Мало нас, – кивнул Телеграф, – но ты не переживай, оно и хорошо. Большой отряд издалека видно. А парочку молодоженов с пожилым дядюшкой, кочующих в Керчь, никто и не заметит. Только не забывайте в людных местах защиту надевать. Сами видели, как к листоношам относятся. Последние времена настали: мы бьемся, значит, чтобы цивилизацию защитить, а разное топливо для биореактора нам палки в колеса ставит.
– Хорошо, не кидает палки, – хохотнул Стас. – А то топливо такое. Оно может.
– Отставить пошлости, – покраснела Бандеролька. – Тихо оба два. Не чувствуете?
Что-то было не так.
Она не могла бы сформулировать, что именно «не так». Слишком тихо? Но извилистая древняя улица с дворами столь старыми, что они казались продавленными (культурный слой нарастал, и местным приходилось откапываться, чтобы окна и двери под землю не ушли), с раскидистыми абрикосами и шелковицей всегда, видимо, была тихой. Где-то заблеяла овца – лениво так, сонно. Было жарко. От близкого моря к городу поднималось томное марево. Воздух над сопками чуть дрожал, небо светилось выгоревшей синевой.
Жителей не видно?
Те, кто приспособился, мутировал, ясно, укрываются от взглядов листонош.
Остальные же сидят по убежищам, в противогазе и костюме защиты ходить по солнцепеку – мучение. А зверей здесь вообще мало.
Пошта выдвинулся в сторону генуэзской крепости, Бандерольке же надо было идти в противоположном направлении.
Но она медлила.
Сонный покой города казался ненатуральным. Бандеролька планировала ехать вдоль железнодорожных путей, идущих по кромке моря, чтобы потом свернуть на шоссе и быстро добраться до Керчи. И вот сейчас ей активно не хотелось к железной дороге.
Она надеялась, что опытный Телеграф сформулирует неявное ощущение опасности, но листоноша молча крутил носом, будто принюхивался, и молчал. «Мародер» пыхтел, крякал и чихал, как животное – двигатель гениального, но сумасшедшего ученого Уткина переваривал дрова. Бандеролька принюхалась к выхлопу и поняла наконец: поблизости жгли костер.
Приморские города пахнут водорослями, йодом, выгоревшим на солнце разнотравьем. Жильем, костром они пахнуть не могут – мутанты огня не знают, а люди не живут на открытой местности, если не мутировали, как моряки из Севастополя.
Если бесшумных засад не бывает по определению, то не вонючих засад не бывает по правде.
Бандеролька не выдержала – обернулась в сторону крепости, куда отправился Пошта. Он близко, если выстрелить в воздух – прибежит. Только не дело это – начинать операцию, полагаясь на подмогу. Своими силами надо.
– Засада, – тихо, едва шевеля губами, произнесла она.
Объяснять не понадобилось. Телеграф сунул руку в притороченный к «Мародеру» куль и выдернул ее обратно уже с пистолетом. Стас никуда руку совать не стал – два «Глока» были у него в кобурах – поясной и набедренной. У Бандерольки винтовка висела на груди, и девушка лишь подняла ее, переведя рычажок с одиночных выстрелов на очереди по три.
– Во дворах, – прошептал Телеграф.
А может, и не засада. Но проверить не мешало. Бандеролька внутренне собралась, готовясь взять на себя командование операцией. Командиру и идти первым. Она сделала шаг по направлению к ближайшему дому – дряхлой развалюхе, еще до Катастрофы пришедшей в нежилое состояние. Кажется, именно за ней и расположились неизвестные.
На огромном кряжистом абрикосе, усеянным зелеными ягодами, висела, неприятно поскрипывая, полустершаяся от дождей и зимней непогоды табличка.
– Опять скрепит потертое седло… – довольно сносно пропел Стас и хохотнул.
Бандеролька шикнула на него. Стиль боя севастопольцев – нападать нагло, весело и не думая о тактике и стратегии – ей не очень нравился. Листоноши действуют по-другому.
Она указала спутникам на дом, дав понять: обходим с двух сторон.
Идти первой совершенно не хотелось. Бандеролька сердито дунула вверх, убирая с глаз челку, и на полусогнутых как можно тише двинулась вперед. Телеграф сопел сзади.
За домом, в заросшем дворике, расположилась компания. Увидеть всю сразу Бандерольке не удалось: она выглядывала, «вскрывая» угол, и тут же пряталась под защиту стен, нарезая пространство секторами.
Горел костер, на нем булькал походный котелок, и рядом сидели четверо: одна женщина и трое мужчин. Все одеты в черное. На шее у женщины, обритой наголо, болталась «балаклава». Рыжий, с небольшим хвостиком, бородатый мужик, узколицый, в очках, помешал в котелке длинной ложкой.
– Не пора снимать, Иванович? – спросила женщина.
Бандеролька машинально отметила, что фырчанье «Мародера» сюда не доносится: это бывает в складках местности, звук будто блуждает и уходит в сторону. В саду было полутемно из-за переплетенных веток деревьев и увившего их винограда.
– Осмелюсь предположить, что не пора, – подчеркнуто вежливо ответил Иванович.
Второй мужчина, полный, короткостриженный шатен, интеллигентно улыбнулся.
– Этот спор лишен смысла, проверить можно только эмпирическим путем.
– Однако, уважаемый Артем, ваш ответ, как обычно, лишен смысла.
Бандеролька спряталась за угол и оттуда прислушивалась к вежливому диалогу.
– Почему это лишен? Нет, Иванович, тут я с вами не согласен!
– Тихо вы, – лениво бросила барышня, – подумаешь, каша. Орете, как потерпевшие, а поблизости листоноши шастают.
У костра замолчали. Бандеролька обернулась и обменялась взглядами и жестами с Телеграфом. Бывалый листоноша давал понять: нападаем и берем тепленькими, желательно взять «языка». Бандеролька, в принципе, не возражала, хотя предпочла бы еще немного посидеть в засаде.
