Послышались смешки.
— Да патронами он вареными фарцевал, — заявил тощий нескладный тип с верхней полки нар, стоящих у самой двери.
Игорь изумился: пока он торчал в предбаннике, где рыхлый невыспавшийся субъект в черном заполнял бумаги и выполнял прочие формальности, весть о его прибытии уже его обогнала. Тюремный телеграф самый быстрый.
— Фармазон, значит, — констатировал седой. — Людей объегоривал? Неуважаемая статейка, дорогой. Эй, ты, сявка! — окликнул он человечка, скрючившегося под нарами, стоящими у двери. — Освобождай плацкарт. Замена тебе пришла.
Какой-то помятый, смазанный человечишко на четвереньках порскнул к хозяину камеры, но тот лениво отпихнул его ногой, и он под общий хохот скрылся под другими нарами.
— Тесновато тебе там будет, — участливо сказал седой. — Но что делать — привыкнешь. Надо же с чего-то начинать.
— Возможны варианты, — вклинился еще один из сидельцев. — Машкой станешь — на нарах будешь жить. Правда, возле параши.
Камера снова заржала. На какой тарабарщине они тут изъяснялись?!
— Ну что, служивый, — криво ухмыльнулся седой. — Будешь машкой нашей? Не обидим. Мы ласковые.
Князев отвернулся: он понимал, что над ним издеваются, но как вести себя в подобных случаях, понятия не имел. На Первомайской тюрем не было, и все дела быстро, без проволочек, решал трибунал под председательством Бати. Виновного приговаривали либо к штрафным работам, либо к изгнанию, что было равносильно смертной казни. Других вариантов не было.
— Неразговорчивый какой… — огорчился хозяин камеры. — Эй, Лавэ, — окликнул он того самого человека, что сообщил о его, Игоря, причине появления здесь. — Разговори новичка. Ты это умеешь.
— О'кейно, Седой! — Нескладный тип уже спрыгивал с нар. — Щас защебечет!
Удивительно, но седого мужика действительно завали Седым!
— Что же ты, сява? — Тот, кого назвали странной кличкой Лавэ, уже подбоченясь стоял перед Игорем, почти на полголовы возвышаясь над ним.
Одет он был в линялые-перелинялые голубые штаны и свитер, из коротких рукавов которого почти до локтей торчали испещренные синими татуировками мосластые руки с крупными, как сковородки, кистями.
— С уважаемыми людьми побалакать не хочешь? Характер проявляешь? Ну, мы этот характер укоротим…
Потная грязная пятерня протянулась к Игореву лицу.
Бойцовские рефлексы сработали мгновенно.
Князев, не замахиваясь, коротким ударом под ребра, сшиб долговязого на пол. Это послужило сигналом остальным обитателям камеры.
Хорошо, что он так и не отошел от двери. Игорь уперся спиной в гулкую жестяную поверхность и тем обезопасил себя сзади. Несколько минут ему удавалось, бешено работая кулаками, локтями, коленями и даже головой, сдерживать яростный натиск орущей толпы. Если бы он упал, то ему неминуемо пришел бы конец: в руках нападающих уже сверкали ножи, виднелись заточенные металлические прутья.
Финиш. Была бы шпага, прихватил бы он с собой еще душу-другую…
А так…
Он пропустил удар в голову откуда-то сбоку.
Камера, подернувшись туманом, поплыла куда-то. Упал бы, и все, затоптали б, но дверь за спиной распахнулась.
— Что, новичок, не сидится тебе с людьми? — раздался знакомый голос. — В холодную его!
Полубесчувственного Игоря волоком протащили куда-то, больно ударяя на каждой ступеньке, спустили по какой-то лестнице и швырнули на жесткий сырой пол. Металлическая дверь с визгом захлопнулась, и сознание, наконец, милосердно покинуло его…
* * *
— Эй, бесфамильный! Подъем!
Игорь долго не мог понять, кого это зовут: он, вроде бы, в крошечной — полтора на метр — камере был один-одинешенек, но вдруг вспомнил, что отказался называть свои имя и фамилию, когда его арестовывали. Так и записали его Бесфамильным. Чинуша, составляющий протокол, соригинальничал и даже имя ему дал — Иван. Так и числился он, наверное, здесь как Иван Бесфамильный.
— Подъем! — Чей-то жесткий ботинок чувствительно потыкал его в ноющий бок — наверняка ребро треснуло после «горячего приема» в общей камере. — Чего припух? С вещами на выход.
Стиснув зубы, чтобы не застонать, Князев поднялся с ледяного пола, покрытого пленкой воды, — пока он был без сознания, одежда отсырела и теперь стояла колом. Вещей никаких у него с собой не было — все, что только можно было, отобрали еще в самом начале. Одним глазом — второй заплыл и не хотел открываться, хотя Игорь изо всех сил надеялся, что не навсегда, — он увидел плотного рыжеватого мужичка в обрыдшей уже черной форме с какими-то серебристыми эмблемками на воротнике. Он напряг зрение и понял, что они обозначают — череп и кости.
— Чего, любуешься? — вполне добродушно спросил надзиратель, заметив его взгляд. — Хочешь такие же? Так поступай к нам на службу. На кусок хлеба с целлюлитом всегда будешь иметь, хе-хе.
Куда только девалась вчерашняя злоба.
— Ладно. — Не дождавшись ответа, рыжий поскучнел. — Топай вперед.
— Куда меня? — спросил Игорь невнятно, едва двигая распухшими губами.
— Во! Ожил! — обрадовался надзиратель. — Расстреливать тебя веду. Пулю в затылок — и свиньям на корм. Гы-гы-гы!
В расстрел Игорь не верил. Да и вообще — стали бы тратить дорогой патрон на такого бродягу, как он. Удавку на шею или ножом по горлу, пока в отключке валялся, и — поминай, как звали Игоря Князева, старшину сил самообороны Первомайской республики. Даже из камеры не нужно было бы выводить. Но и в хорошее после всего с ним случившегося почему-то тоже не верилось совершенно. В целом, Игорь теперь в будущее смотрел с пессимизмом.
Поэтому сказать, что он удивился, когда его привели в светлое помещение, где на столе были разложены отнятые у него при обыске вещи, значило не сказать ничего.
— Противогаз — одна штука, — таким же бесцветным, как и он сам, голосом зачитывал по списку бледный белобрысый офицер с мало что говорящими Игорю, не разбирающемуся в местных знаках различия, серебристыми ромбиками на плечах черной формы. — Светильник портативный в виде пробирки, заполненной люминесцентным веществом, — одна штука…
Его подчиненный откладывал в сторону названную вещь и вычеркивал ее из своего списка. По ночам они — звери, днем играют с ним в цивилизованных людей. Бюрократы-оборотни.
— Пистолет-пулемет системы «Бизон». — Офицер покончил наконец с барахлом и перешел к изъятому у Князева оружию. — Недействующий. Одна штука.
— Сломанный?
— Со спиленным бойком, — педантично уточнил офицер. Поверх вороха вещей лег автомат с пустым магазином.
— Колюще-режущее оружие, длиной один метр двадцать сантиметров, — к «бизону» добавилась шпага.
