— В самом деле, нет,— улыбнулся Корбек. — Но я восхищен твоим вкусом. Не так много Вергхастцев могут почувствовать разницу.
Сорик пожал плечами. — Мы распробовали его. До меня доходили слухи, что Рядовой Лилло близок к тому, чтобы довести до ума первый Вергхастский сорт. Он называет его Гак Меня Номер Один. Корбек тихо рассмеялся. — Я знаю. Со всем уважением к Лилло – и по секрету тебе скажу, Домор и Варл приняли активное участие в тестах – Гак Меня Номер Один ослепит тебя и отмоет руки. И тем не менее, это не сакра. А вот это маленькое изделие, которое, я уверен ты со мной согласишься, с отличным запахом и приемлемым послевкусием, с оттенком плойна, ванили и антифриза, произведено нашим дорогим старым Бростином, который, скажем прямо, знает, как варить выпивку. Это самое лучшее, в эти печальные дни после Брагга.
Сорик отхлебнул еще. — У него светлое будущее в производстве нелегальной выпивки, у этого Бростина.
— Итак... чего это ты тут бродишь в такой час?
— Не спится.
— Мне тоже. Чешется все.
— Чешется? — Сорик заморгал здоровым глазом.
— Не так, как было, когда я подцепил что-то у одной из девочек Алексы, уверяю тебя. Боевая чесотка. Кажется, как будто я слишком долго не был в битве. Слишком, слишком долго. Ох, я видел кое-какой пиф-паф на Айэксе, но прошло не так много времени после того. Я чувствую, что мне нужно вернуться в игру. Сорик кивнул. Но Фантине, как его, так и Корбека серьезно ранили. Это было последнее ранение в длинной череде, которое получил полковник. Он почти умер на медицинской койке, но что касается Сорика.
Там все началось.
Раненый, Сорик перенес какой-то вид трансформации. Он не мог сказать, что в точности произошло, и поэтому помалкивал. Но это было так, как будто что-то внутри него проснулось. Что-то, как он знал, он должен держать в секрете от своих друзей и товарищей. У него в семье были похожие вещи, хотя они никогда не доставляли достаточно проблем. Он верил, что эта особенность обошла его, до ранения на Фантине.
Там, он знал – просто знал – что Корбек умирает от внутрибольничной инфекции.
Его предупреждение спасло Корбеку жизнь. И это было, всего лишь, началом. С тех пор сообщения приходили все чаще и чаще.
Гак, но он хотел, чтобы все прекратилось.
Хотя, он понимал, что Корбек имеет ввиду. Корбек не был молод – ни один из них – и одно ранение могло закончить их карьеры. Никто их них не хотел этого. Но все еще...
— Не стремись к этому,— сказал он.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты хочешь оказать, что ты все еще молод, молод и полон сил. Но не стремись к этому. Пиф-паф не знает пощады.
Корбек улыбнулся ему. — Я первый офицер самого лучшего полка в Империуме, Агун... И на этом месте я хочу быть еще очень долго. Не беспокойся обо мне. Я собираюсь жить вечно.
— Уверен, что будешь,— сказал Сорик и встал. — Майло где-то тут?
— Вот там,— сказал Корбек, показав большим пальцем.
Сорик зашаркал по проходу. Он видел, как Ларкин спит на нижней койке, обнимая свой лонг-лаз, как любимую девушку.
Сорик замер и огляделся. Что-то... что-то раздражало его. Что-то, что ему даже не надо было открывать свою чертову гильзу для сообщений, чтобы узнать.
Через два ряда коек, он видел Лайджу Куу. Куу лежал на животе на верхней койке, притворяясь, что спит. Но Сорик мог видеть, что коварные глаза Куу открыты, открыты и пялятся на Ларкина.
Он вздрогнул. Куу был тем еще фруктом. Если он что-то имел против Ларкса, то Сорику было жаль бедного ублюдка. Может быть, он должен сказать кому-нибудь о...
Он остановил сам себя. Куу теперь смотрел на него. Сорик отвернулся и пошел дальше. И что он кому-нибудь расскажет? Что у него ощущение? Плохое ощущение? Рукописная заметка от себя самого, в которой сказано, что Куу сумасшедший и за ним постоянно нужно присматривать?
— Что такое, шеф? — Сорик замер рядом с койкой Майло. Самый молодой Призрак растянул свою Танитскую волынку на койке и чистил трубки щеткой.
— Привет, Бринни. Есть минутка?
— Конечно.
Майло отодвинул трубки, чтобы Сорик сел. Старый Вергхастец вытащил из кармана обрывок голубой бумаги.
— Мне нужна твоя помощь. Это щекотливая ситуация. Ты можешь мне обещать, что будешь разумен?
— Конечно,— прошептал Майло, сидя и удивляясь, что за хрень Сорик собирается ему сказать.
Вместо того, чтобы говорить, Сорик дал ему обрывок бумаги.
— Что это?
— Прочти.
Майло прочел. Там была написано от руки строчка: — Спроси Майло. Доверься Майло. Он будет знать. — И что это значит? — спросил Майло. Сорик пожал плечами. — Ладно, кто написал это?
— Я.
— Когда?
— Без понятия,— сказал Сорик.
Гаунт ненавидел госпитали. Они напоминали ему слишком многое от последствий его профессии.
Цивитас Беати предоставили общественную клинику на десятом этаже третьей башни улья для лазарета Танитцев. Это было спартанское место с металлической плиткой и пластиковыми занавесами. Когда он прохромал внутрь, ему в ноздри ударила вонь антисептика, которая была острой и сильной, но, тем не менее, не маскировала преимущественный запах крови и человеческих выделений.
Звенел ручной звонок. Волонтеры инфарди и местный медицинский персонал передвигался между койками в приглушенном свете, а в одном углу прохвост Экклезиархии проводил последний ритуал. Подсвечники мерцали под их стеклянными накидками. Кто-то кричал от боли. Сквозь частично прозрачный экран, Гаунт видел, как Керт и Лесп борются с мечущимся телом. Кровь хлестала на пол под каталкой.
Он снял фуражку и захромал дальше по залу. Смотря налево и направо, он, в конце концов, нашел Маквеннера, лежащего на койке в дальнем западном конце под окном. Наступила ночь, и кровать Маквеннера освещалась холодным, голубым светом. Гаунт видел Колеа, который сидел у койки Вена в тихом бодрствовании. Хотя его разум был разрушен, казалось, что Колеа знает положение дел, чувствует положение дел. Гаунт был рад, что Маквеннер не одинок в этот час.
Он начал идти к койке Вена, когда Дорден появился из соседней комнаты.
— Ибрам,— сказал он, как будто удивившись, увидя Гаунта.
— Доктор. Я пришел проведать раненых. Вена в частности. Дорден кивнул. Между ними была напряженность. Оба ненавидели, как неудачно все вышло. — Слушай, если у тебя есть минутка,— сказал Дорден, — я бы хотел, чтобы ты встретился с Цвейлом.
— Цвейл? Его ранили?
Дорден помотал головой. — У него был инсульт в часовне прошлой ночью.
— Фес, почему мне не сказали?
— Я не знал, где тебя искать.
— Какие прогнозы?
— Он стабилен. Сложно сказать на этой ранней стадии.
— Есть идеи, что с ним случилось?
Дорден посмотрел на него. — Стресс. Огорчение. Я уверен, что ты помнишь, что аятани был довольно встревожен прошлой ночью.
— Ты обвиняешь меня?
— Нет, конечно, нет! — резко сказал Дорден. — Это к тебе не относится, Гаунт. Пытаясь не развивать тему, Гаунт прошел мимо Дордена в соседнюю комнату. Цвейл лежал на койке, такой же белый, как и постель, на которой он лежал.
— Отец аятани,— прошептал Гаунт, садясь возле его кровати.
— Ах, это ты,— сказал Цвейл. Слова были неясными. Казалось, что левая сторона его лица не двигается.
— Как вы?
— Фес ты беспокоишься!
— Я очень беспокоюсь. Хватит это враждебности, Цвейл. Вы только делаете хуже. Цвейл закрыл глаза, как будто согласившись. — Ты был прав,— прошипел он. — Я пошел к ней. Я встретился с ней.
Это все обман, фесов обман. Это была та глупая Сания. Ты был прав.
— Я не был,— сказал Гаунт.
Цвейл медленно повернул голову и посмотрел на Гаунта.
— Что?
— Вчерашней ночью она была обманом. Сегодня, уже не была.
— Не мучай его, Гаунт,— сказал Дорден из тени дверного проема позади.
Гаунт обернулся и резко посмотрел на Дордена. — Вы видели, что сегодня произошло, доктор?
Дорден пожал плечами. — Я был занят. Я понял, что мы победили.
